«Горе от ума» как памятник русской художественной речи
«Горе от ума» как памятник русской художественной речи
Г. О.Винокур
… «Горе от ума» есть общепризнанный высокий образец русской художественной речи, одно из наиболее замечательных достижений русского языкового мастерства.
Исходным пунктом /…/ изучения должен быть взгляд на язык «Горя от ума» как на язык произведения драматического, и притом стихотворного. Драматический язык в своем построении подчинен общим законам драматического искусства, которое есть прежде всего искусство, воплощаемое в формах сценического
Прежде всего совершенно очевидно, что протяженность отдельных реплик, и даже отдельных систем реплик, мотивирована в «Горе от ума» характером персонажей, а также и ходом самого действия. Не удивительно, что самые длительные реплики принадлежат в комедии Чацкому и что персонаж, реплики которого ни разу не превышают двух слогов, это Тугоуховский. С последним соперничает лишь лакей Чацкого, единственная реплика которого заключается в обрываемом на втором слоге слове «Каре..» . Каждое из главных действующих лиц драмы естественно должно, хотя бы только в отдельных случаях, выказать свой характер в более или мене пространной реплике. Но шестеро главных действующих лиц «Горя от ума» группируются в данном отношении так, что получается, может быть, и непредумышленная, но с объективной стороны вполне несомненная симметрия. Именно, длиннее всех говорят Чацкий и Фамусов, основные антагонисты всего действия, короче всех из числа шестерых — Молчалин и Скалозуб, лица, которым в центральной интриге драмы или преимущественно, или всецело страдательная роль. а середину занимают Софья — центральный персонаж, отношением к которому определяется весь ход действия, и ее наперсница Лиза. Пространные монологи — проповеди Чацкого не только характеризуют его как пылкого оратора — моралиста и сатирика, но, сверх того, естественно проистекают из функции этого персонажа, как выразителя авторской точки зрения. Подобные же пространные реплики Фамусова мотивированы не только его театральной маской болтуна и сплетника, но также и тем, что он излагает антагонистический автору образ мыслей, чувствований и действий с наибольшей полнотой и тем самым дает повод и материал для филиппик Чацкого. С этой стороны нельзя не видеть следствия прямого композиционного задания в том, что центральное пространство второго акта занято двукратной полемикой Фамусова и Чацкого, причем в первом случае их монологи непосредственно сменяются один другим, а во втором следуют на очень близком расстоянии. Более случаен, но все же должен быть отмечен и тот факт, что вторые монологи в точности совпадают по протяженности, занимая по 57 стихов.
C другой стороны, немногословность речей Молчалина и Скалозуба также вполне соответствует сценическим характерам этих персонажей. Из числа действующих лиц комедии, фамилии которых представляют собой живую внутренюю форму, связанную с идеей речи, Молчалин в этом смысле наиболее прозрачен. В самом деле, есть сцены, в течение которых он вообще не произносит ни слова /…/, а в подавляющем большинстве остальных реплики его обычно представляют неполный стих, затем один или полтора стиха, в редких случаях достигают трех стихов, один раз — шести стихов и только дважды, оба раза в объяснении с Лизой, то есть в сценах наибольшей активности этого персонажа, вырастают в небольшие монологи Краткость реплик Скалозуба всецело гармонирует с грубоватой отрывистостью его речи и входит как существенная подробность в его сценическую маску. Что касается второстепенных персонажей, то краткость их не нуждается в толковании, точно так же, как пространность реплик Репетилова, очевидно, формирует весь его сценический облик. По ходу действия Репетилов появляется в доме Фамусова уже в самое время разъезда гостей для того, чтобы послужить каналом, через который до Чацкого доходит пущенная на его счет сплетня. Но со стороны своего собственного характера фигура Репетилова не вмещается в рамки фамусовского бала только вследствие своей многоречивости, и именно это дает Репетилову особое место в галерее гротескных образов III акта.
Очень выразительны в «Горе от ума» и отдельные скопления однотипных по протяженности реплик. Такими скоплениями в комедии являются только короткие реплики. Реплики протяжением в три стиха и свыше являются в «Горе от ума» не более двух раз подряд. Сюда отнесем и упомянутые два монолога Фамусова и Чацкого во II акте. Иными словами в «Горе от ума» нет обмена длинными репликами и монологами, хотя в комедийной традиции, как русской, так и французской, это встречается. Однако и короткие реплики скопляются в «Горе от ума» в очевидной связи с развитием самого драматического действия, а не просто как комический прием, завещанный традицией. Обращу внимание на некоторые случаи скопления реплик в неполный стих. Первый случай такого рода встречается в самом начале комедии :
Голос Софьи. Который час? Лизанька. Все в доме поднялось. Софья. Который час? Л. Седьмой, осьмой, девятый. С. (оттуда же(. Неправда.
Здесь смена полустишных реплик находится в непосредственной связи с тем, что диалог происходит между персонажами, не видящими друг друга и, следовательно, не беседующими, а только обменивающимися необходимыми вопросами и ответами, причем вопросы тавтологичны, а это вызывает тожественность метрической формы не только вопросных, но и ответных реплик.
Иной характер имеет скопление подобных реплик в д. II, явл. 7. Здесь шесть реплик в неполный стих, следующих подряд, причем вторая представляет собой конец одного стиха и начало другого. Это то место комедии, в котором на сцене с криком появляется Софья, испуганная падением Молчалина с лошади. Предшествующие два явления, занятые сценой Фамусова, Чацкого и Скалозуба, отличаются напряженностью идейной борьбы, но по внешнему действию статичны. В них вторая из упомянутых пар монологов Фамусова и Чацкого, каждый по 57 стихов, и всего несколько одиночных реплик в один стих и ни одной реплики в неполный стих на пространстве в 220 стихов. И вот, после такого спокойного и длинного эпизода, внезапное появление Софьи, ее громкие восклицания, ее обморок, волнение, которое порождает ее появление в Чацком, недоумение Скалозуба со стороны своего драматургического эффекта находят себе естественное выражение в серии коротких, быстро сменяющихся, как бы перебивающих одна другую, отрывистых реплик:
Софья. Ах! Боже мой! упал! убился! . Чацкий. Кто? Кто это? Скалозуб. С кем беда? Ч. Она мертва со страху. Ск. Да что? Откудова? Ч. Ушибся обо что? Замечательно, что и начальная реплика Софьи, составляющая почти полный стих, состоит из одних отрывочных восклицаний, как если б это было четыре коротких реплики, произносимых подряд одним и тем же действующим лицом.
Опять по-другому обставлено скопление реплик в неполный стих в третьем случае, именно в сцене Софьи и г-на N., кладущей начало появлению интриги против Чацкого :
Г. N. . Вы в размышленьи? С. Об Чацком. Г. N. Как его нашли по возвращеньи? С. Он не в своем уме. Г. N. Ужли с ума сошел? С. . Не то, чтобы совсем… Г. N. Однако есть приметы? С. . Мне кажется. Г. N. Как можно! в эти леты!
В этом случае смена реплик характеризуется замедленным темпом. Софья говорит неторопливо, сначала в задумчивости, затем — взвешивая каждое слово, осторожно обдумывая возможные последствия внезапно явившегося у нее плана мести Чацкому, причем такой характер ее речи только оттеняется еще резче возрастающей настойчивостью назойливых вопросов заинтригованного г. N. Несколько ниже игра на быстром чередовании кратких реплик возобновляется в диалоге г. N. и г. D., представляющем собой вторую стадию распространения сплетни. Стих, с которого начинается этот диалог разбит на целые четыре реплики, все — вопросительной интонации и, разумеется, очень короткие, не более трех слогов каждая:
Г. N. Ты слышал? Г. D. Что? Г. N. Об Чацком? Г. D. Что такое?
Быстрота смены этих вопросов и сжатость их сразу вводит зрителя в атмосферу того, что вслед за тем происходит на сцене, где в несколько мгновений многолюдная толпа оказывается охваченной пожаром сплетни, возникшим, как из искры, из случайной обмолвки Софьи. Общее напряжение поддерживается, помимо прочего, бессмысленным и упрямым спором Фамусова и Хлестовой о количестве крепостных душ у Чацкого, и, наконец, при появлении Чацкого все затихает на трех максимально кратких междометных репликах, представляющих собою в двух случаях уже упоминавшийся слог из шумного согласного, и эффектно заключающих весь этот блестяще разработанный сценический эпизод:
«Вот он! — Шш! — Шш!»
Мы видим, следовательно, что те своеобразные фигуры, в которые складываются в «Горе от ума» скопления тожественных или однородных реплик, всякий раз мотивированы драматургически, с применением все новых, разнообразных средств драматургического искусства.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)