Идеи декабризма в комедии Грибоедова «Горе от ума»
Комедия «Горе от ума» была написана накануне декабрьского восстания 1825 года. Грибоедова связывали с декабристами и политические взгляды, и дружеские узы. Одно мнение было у них о самодержавии, необходимости отмены крепостного права, изменения политического строя России. Однако формально он не состоял членом ни одного тайного общества. Грибоедов не разделял взглядов своих друзей на методы ведения борьбы, не верил в успех ими задуманного. Он говорил, что «сто прапорщиков не в силах изменить государственный строй России». Но он так
Тонкий дипломат, человек, превосходно разбирающийся в военном деле, прекрасный музыкант, композитор, Грибоедов прежде всего был гражданином своего Отечества. И он не мог не отразить в своем произведении тех пороков, что царили в крепостнической Российской империи. Комедия явилась острой и гневной сатирой на быт и нравы дворянской России, она как бы не впрямую, но очень угадываемо показала борьбу между консерватизмом помещиков-крепостников, отсталостью самодержавия и новыми настроениями, царившими среди прогрессивной дворянской молодежи.
Представителем этой молодежи в комедии является Александр Андреевич Чацкий. Чацкий — выразитель идей декабризма. Герцен писал, что если и отразился сколько-нибудь в русской литературе тип декабриста — то это в Чацком.
Биография Чацкого характерна для декабристов. Человек знатной дворянской фамилии, он воспитывался в доме друга отца, Павла Афанасьевича Фамусова, важного московского чиновника. Потом он «съехал» от них. Имел триста (или четыреста) душ крестьян. Служил в Петербурге. Молчалин говорит ему, что они слышали «с министрами про вашу связь, потом разрыв…». Как и многие передовые люди, Чацкий бросил службу. «Кто путешествует, в деревне кто живет…» — рассказывает он о своих друзьях. Следовательно, есть друзья, Чацкий не одинок. Недаром он так часто произносит пугающее Фамусова «мы»: «где, укажите нам, Отечества отцы?», «теперь пускай из нас один, из молодых людей…» За каждым его словом сила нового поколения молодых людей, не требующих «ни мест, ни повышенья в чин», а служащих делу своей Родины.
Декабристы прежде всего боролись за отмену крепостного права, раскрывали всю его паразитическую сущность.
Все гости Фамусова — помещики-крепостники.
Крепостного они не считают за человека, это их собственность, их вещь. Можно заставить его петь соловьем, пока танцуют и веселятся гости, можно выслать на поселение, отправить человека, выросшего в городском доме, в деревню «за птицею ходить», как обещает Фамусов Лизе. Чацкий гневно обличает самодурство, «барство дикое» в монологе «А судьи кто?». Вот перед нами
Нестор негодяев знатных,
Толпою окруженных слуг;
Усердствуя, они в часы вина и драки
И честь и жизнь его не раз спасали: вдруг
На них он выменял борзые три собаки!!!
Были в ходу еще и’ крепостные театры. Но любители-помещики, державшие их, никогда не задумывались о тех трагедиях, что разыгрывались в жизни, а не на сцене, когда крепостных актеров, воспитанных в иных условиях, грамотных, образованных, знающих даже иностранные языки, от — правляли обратно в деревню или продавали. Да и в самих театрах чаще царила плетка, чем муза. И таких «любителей» обличает Чацкий. Он восстает против самодурства и беззакония тех, кто, «великолепные соорудя палаты» и заимев друзей в суде, преспокойно живет себе «не видя слез, не внемля стону» (Пушкин).
Крепостничество неразрывно связано с бюрократизмом чиновничества. «Не служит, то есть в том он пользы не находит», — осуждает Фамусов Чацкого. Для самого Фамусова служба — это не польза родине, до которой ему дела нет, а польза себе, средство укрепить свое положение и положение своих родственников: «При мне служащие чужие очень редки, все больше сестрины, свояченицы детки».
Против такого отношения к службе и выступали декабристы. В знак протеста они бросали ее, уходили в отставку, уезжали в деревни.
Идеал Фамусова — Максим Петрович, который все чины добывал, «сгибаясь вперегиб». Для единомышленников же Чацкого это уже предание. Идеал их — человек, который не торопится «вписаться в полк шутов», «кто служит делу, а не лицам», о чем, не скрываясь, говорит Чацкий. Эти слова вызывают у Фамусова бурю негодования: «Строжайше б запретил я этим господам на выстрел подъезжать к столицам». Мы-то знаем, как относится к делу Фамусов: «А у меня что дело, что не дело, обычай мой такой: подписано — так с плеч долой». И то, что Чацкий, как все передовые люди, не скрываясь, говорит о своем презрении к «низкопоклонникам и дельцам», порождает у Фамусова неодолимое желание избавиться от таких людей, как Чацкий. «Не слушаю! Под суд!» — кричит он. В этом споре проявляется гражданственность Чацкого. «Я не поэт, я — гражданин», — говорил поэт-декабрист Рылеев. Долг гражданина — служить на благо Отечества. И здесь мы видим связь Чацкого с декабристами.
Гражданственность Чацкого мы видим и в его борьбе против галломании, преклонения перед Западом. «Как с детских лет привыкли верить мы, что нам без немцев нет спасенья», — с сожалением говорил он. Его обличительный монолог о встрече с французиком из Бордо — один из самых страстных. Передовые люди России, многие из которых вышли на Сенатскую площадь, боролись за национальную самобытность русского народа, против слепого подражания Западу. Горькая ирония звучит в словах Чацкого:
Воскреснем ли когда от чужевластья мод?
Чтоб умный, бодрый наш народ
Хотя б по языку нас не считал за немцев.
Декабристы были сторонниками всеобщего обучения. Они считали, что ученье должно охватывать всех и учить надо тому, что пригодится для служения Отчизне. Военные вводят систему ланкастерских обучений для солдат и солдатских детей.
Это отражено и в комедии. С негодованием рассказывает княгиня о педагогическом институте в Петербурге.
…С ума сойдешь от этих, от одних
От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,
Да от ланкарточных взаимных обучений, —
слышится со всех сторон. И не зря нападают на ученье гости Фамусова: они чувствуют в этом опасность для себя. «Ученье — вот чума!» — восклицает Фамусов. Ему вторит Скалозуб. В этой их ненависти чувствуется сила того, что они ненавидят: сила ученья, живого слова.
Чацкий — представитель передовой молодежи. «Это — декабрист!» — писал Герцен, Чацкий близок к декабристам не только по своим идеям и воззрениям, но и по страстности убеждения, вере в правоту своих идей и справедливость своего дела. Грибоедова часто обвиняли в том, что Чацкий высказывает свои самые заветные мысли перед Фамусовым и ему подобными, что он «мечет бисер перед свиньями». Но это не так. Во-первых, как и большинство декабристов, он верил, что если указать человеку недостатки его, то он исправится. Кроме того, Фамусов своей хвалебной «одой» Максиму Петровичу как бы бросил вызов Чацкому. «Вы, нынешние, ну-тка?» И Чацкий, беззаветно верящий в правоту своих слов и идеалов, не может не принять вызов. Софья? Чацкий борется за нее. Каждое его слово обращено к ней. И он уезжает, лишь поняв, что его усилия прошли даром.
Чацкий не уезжает, а бежит из Москвы. Он терпит поражение. Это как бы предчувствие поражения декабристов. Но как к Чацкому, так и ко всем декабристам можно отнести слова Гончарова, что Чацкий и декабристы сломлены количеством силы старой, но они нанесли ей смертельный удар качеством силы свежей. Декабристы были первыми. «…Передовой воин, застрельщик и всегда — жертва», — продолжает Гончаров.
«Наш скорбный труд не пропадет, из искры возгорится пламя!» — писал из Сибири поэт-декабрист Одоевский. И ко всем им, декабристам, равно как и к Чацкому, можно отнести слова Пушкина:
Товарищ! Верь, взойдет она,
Звезда пленительного счастья.
Россия вспрянет ото сна
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
(1 votes, average: 5,00 out of 5)