Краткое изложение произведения М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Глава 1 Никогда не разговаривайте с неизвестными
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Моск-ве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». «Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Бер-лиоз, председатель правления одной из крупнейших московс-ких литературных ассоциаций, сокращенно называемой MAC-CO ЛИТ, и редактор толстого журнала, а молодой спутник его — поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный». Они уселись в парке на скамейку под липами и завели писа-тельский разговор. Берлиоз,

человек образованный и начитан-ный, объяснял молодому поэту, почему его новую вещь об Иису-се Христе слывет полностью переделать. Автор атеистической поэмы был совсем не знаком с вопросом и слушал вниматель-но. Берлиоз говорил, что не нужно писать о Христе, как о дур-ном, но реальном человеке, потому что Христа вообще не было, а рассказы о нем — это попросту миф. И тогда на пустынной аллее показался странный человек. Впоследствии видны разные описания его внешности, но в тот вече]) он выглядел так: «ни на какую ногу описываемый не хро-мал. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом — ино-странец». Он услышал ученую речь Берлиоза и, представившись путешественником, подсел к литераторам и поинтересовался: — Простите мне мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога? Умный редактор объяснил ему, вежливо улыбаясь: в нашей стране большинство населения — атеисты. Интурист был в во-сторге. Между ним и завязалась беседа о Канте, опровергнув-шем все пять доказательств существования Бога, а потом нео-жиданно выдвинувшем еще собственное, шестое доказатель-ство. Берлиоз без труда расправился и с шестым доказатель-ством Канта, тогда незнакомец спросил: — Если Бога нет, то кто ж управляет и жизнью человечес-кой, и всем распорядком на земле? — Сам человек! — вставил слово сердитый Иван Бездомный, на которого въедливый иностранец произвел отвратительное впечатление. Низкий голос приезжего зазвучал очень мягко. Как ребен-ку, он стал разъяснять Ивану, что нельзя управлять без плана, а человек не способен ручаться даже за свой завтрашний день: — Да, человек смертен, но это еще полбеды. Плохо, что он иногда внезапно смертен! Не знает, что с ним станет вечером! Берлиоз возражал, что сегодняшний вечер ему лично изве-стен, если, конечно, кирпич не свалится ему на голову. Но неизвестный решительно его перебил: — Кирпич ни с того ни с сего никогда никому, как и вам, на голову не свалится. Вы умрете другой смертью… «Вам отрежут голову!.. — А кто именно? Врага? Интервенты? — Нет, — ответил собеседник, — русская женщина, комсо-молка». И добавил, что заседание в МАССОЛИТЕ, где вечером со-бирался быть Берлиоз, не состоится, потому что Аннушка уже купила подсолнечное масло и разлила его. От такой чепухи Берлиоз растерялся, а Иван воинственно спросил: не приходи-лось ли пэаждашшу бывать в лечебнице для душевнобольных? Тот ничуть не обиделся. «- Бывал, бывал, и не раз! — вскричал он, смеясь, но не сво-дя несмеющегося глаза с поэта, — где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него…». Тут поэту все стало ясно. Он отвел Берлиоза в сторону и горячо зашептал, что путешественниц: этот — сумасшедший шпион! Нужно сдать его куда следует. Иноземец, по-видимо-му, услышал слова Ивана и поспешил предъявить свои доку-менты. Иван успел прочитать на визитной карточке слово «про-фессор» и начальную букву фамилии: двойное иностранное «В». Берлиоз, извинившись, осведомился о специальности господи-на профессора. — Специалист по черной магии, — отвечал тот, — меня пригласили помочь разобраться в одной древней рукопи-си… Затем иностранец поманил их обоих и прошептал: — Имейте в виду, что Иисус существовал. — Видите ли, профессор, — принужденно улыбнувшись, ото-звался Берлиоз… — требуется же какое-то доказательство… — И доказательств никаких не требуется, — ответил профес-сор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то про-пал: — Все просто: в белом плаще… «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Моск-ве, на Патриарших прудах, появились два гражданина». «Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Бер-лиоз, председатель правления одной из крупнейших московс-ких литературных ассоциаций, сокращенно называемой MAC-CO ЛИТ, и редактор толстого журнала, а молодой спутник его — поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный». Они уселись в парке на скамейку под липами и завели писа-тельский разговор. Берлиоз, человек образованный и начитан-ный, объяснял молодому поэту, почему его новую вещь об Иису-се Христе слывет полностью переделать. Автор атеистической поэмы был совсем не знаком с вопросом и слушал вниматель-но. Берлиоз говорил, что не нужно писать о Христе, как о дур-ном, но реальном человеке, потому что Христа вообще не было, а рассказы о нем — это попросту миф. И тогда на пустынной аллее показался странный человек. Впоследствии видны разные описания его внешности, но в тот вече]) он выглядел так: «ни на какую ногу описываемый не хро-мал. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом — ино-странец». Он услышал ученую речь Берлиоза и, представившись путешественником, подсел к литераторам и поинтересовался: — Простите мне мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в Бога? Умный редактор объяснил ему, вежливо улыбаясь: в нашей стране большинство населения — атеисты. Интурист был в во-сторге. Между ним и завязалась беседа о Канте, опровергнув-шем все пять доказательств существования Бога, а потом нео-жиданно выдвинувшем еще собственное, шестое доказатель-ство. Берлиоз без труда расправился и с шестым доказатель-ством Канта, тогда незнакомец спросил: — Если Бога нет, то кто ж управляет и жизнью человечес-кой, и всем распорядком на земле? — Сам человек! — вставил слово сердитый Иван Бездомный, на которого въедливый иностранец произвел отвратительное впечатление. Низкий голос приезжего зазвучал очень мягко. Как ребен-ку, он стал разъяснять Ивану, что нельзя управлять без плана, а человек не способен ручаться даже за свой завтрашний день: — Да, человек смертен, но это еще полбеды. Плохо, что он иногда внезапно смертен! Не знает, что с ним станет вечером! Берлиоз возражал, что сегодняшний вечер ему лично изве-стен, если, конечно, кирпич не свалится ему на голову. Но неизвестный решительно его перебил: — Кирпич ни с того ни с сего никогда никому, как и вам, на голову не свалится. Вы умрете другой смертью… «Вам отрежут голову!.. — А кто именно? Врага? Интервенты? — Нет, — ответил собеседник, — русская женщина, комсо-молка». И добавил, что заседание в МАССОЛИТЕ, где вечером со-бирался быть Берлиоз, не состоится, потому что Аннушка уже купила подсолнечное масло и разлила его. От такой чепухи Берлиоз растерялся, а Иван воинственно спросил: не приходи-лось ли пэаждашшу бывать в лечебнице для душевнобольных? Тот ничуть не обиделся. «- Бывал, бывал, и не раз! — вскричал он, смеясь, но не сво-дя несмеющегося глаза с поэта, — где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него…». Тут поэту все стало ясно. Он отвел Берлиоза в сторону и горячо зашептал, что путешественниц: этот — сумасшедший шпион! Нужно сдать его куда следует. Иноземец, по-видимо-му, услышал слова Ивана и поспешил предъявить свои доку-менты. Иван успел прочитать на визитной карточке слово «про-фессор» и начальную букву фамилии: двойное иностранное «В». Берлиоз, извинившись, осведомился о специальности господи-на профессора. — Специалист по черной магии, — отвечал тот, — меня пригласили помочь разобраться в одной древней рукопи-си… Затем иностранец поманил их обоих и прошептал: — Имейте в виду, что Иисус существовал. — Видите ли, профессор, — принужденно улыбнувшись, ото-звался Берлиоз… — требуется же какое-то доказательство… — И доказательств никаких не требуется, — ответил профес-сор и заговорил негромко, причем его акцент почему-то про-пал: — Все просто: в белом плаще…
Глава 2 Понтий Пилат
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавале-рийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весен-него месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крылья-ми дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтпй Пилат». Прокуратора снова мучила адская головная боль, но нео-тложные государственные дела ждали решения. К нему приве-ли подследственного из Галилеи. Преступнику было лет двад-цать семь, он был одет в рваный голубой хитон, лицо его было разбито, а руки связаны за спиной. «- Так это ты подговаривал народ разрушить ершаланмс-кий храм?.. — Добрый человек! Поверь мне…» Прокуратор перебил его и потребовал к себе кентуриона Марка Крысобоя. Пришел ги-гант Марк, начальник особой кентурии, с лицом, изуродован-ным в бою, отвел подсудимого с балкона, крепко ударил свя-занного и внушительно пояснил: — Римского прокуратора называть — игемон. Других слов не говорить». Затем прокуратор вновь приступил к допросу: выяснил, что преступника зовут Иешуа Га-Ноцри, родителей не помнит, гра-мотный и, кроме местного языка, арамейского, знает греческий. Пилат заговорил по-гречески. Подследственный, отвечая на греческом, пояснил, что не хотел разрушать здание храма и ни-кого к этому не подстрекал. Просто добрые люди, которые ни-чему не учились, все перепутали. И, наверное, путаница будет продолжаться еще очень долго, поскольку один человек ходит за ним и записывает, причем все постоянно переиначивает. Его имя Левин Матвей: он был сборщиком податей, но, послушав Иешуа, бросил деньги в дорожную пыль — так они стали ему ненавистны — и с тех пор Левий всюду следует за Иешуа. Пилат, страдавший от головной боли и нестерпимой ерша-лаимской жары, решил, что Иешуа — заурядный лгун. Кто по-верит, будто сборщик податей выбросил деньги?.. «Яду мне, яду!» — пронеслось в больной голове Пилата. Но что этот обо-рванец говорил на базаре про храм? «- Я. игемон. говорил о том, что рухнет храм старой веры и создастся храм истины». На язвительный вопрос римлянина, не знает ли он, бродяга, что же есть истина, Иешуа вдруг ответил: «- Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти… и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единствен-ное существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сей-час кончатся, голова пройдет». На лице прокуратора выразился ужас: боль исчезла. «- Ну вот, все и кончилось, — говорил арестованный, бла-гожелательно поглядывая на Пилата, — и я чрезвычайно этому рад». Он посоветовал прокуратору погулять пешком и добавил, что охотно сопровождал бы его и поделился бы с ним своими мыслями, ведь Пилат производит впечатление очень умного человека. Все присутствующие ожидали от прокуратора вспышки гне-ва. Но тот приказал, чтобы арестованному развязали руки, и спросил его: — Ты, наверное, великий врач? — Нет, — отвечал подсудимый, разминая руки. Пилат кивнул и потребовал, чтобы тот поклялся, что не при-зывал людей уничтожить храм. «- Чем хочешь ты, чтобы я поклялся?» «- Ну, хотя бы жизнью твоею, — ответил прокуратор, — ею клясться самое время, так как она висит на волоске!.. Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил, игемон? — спро-сил арестант, — если это так, ты очень ошибаешься. Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы: — Я могу перерезать этот волосок. — И в этом ты ошибаешься, — светло улыбаясь и заслоня-ясь рукой от солнца, возразил арестант, — согласись, что пере-резать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?» Пилат улыбнулся: теперь понятно, отчего зеваки в Ершала-име ходили за Иешуа по пятам. Заинтересованный, он спро-. сил, почему тот постоянно употребляет слова «добрый человек» и «добрые люди», и всех ли он так называет? «- Всех, — ответил арестант, — злых людей нет на свете» Пилат был доволен: он спасет замечательного врача и фн-илпософа, объявив его душевнобольным, и посадит под арест, там, гу»моря, где находится его собственная резиденция. Однако выяснилось, что по делу Иешуа существует и тай-ный донос некоего Иуды из Кириафа, декретного агента влас-тей. Подследственный простодушно подтвердил: он говорил тому «доброму и любознательному человеку», «что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти». Все было кончено: Иешуа, оскорбив власть кесаря, подпи-сал себе смертный приговор. Сотрясаясь от собственного бес-силия, Пилат потер руки, как бы обмывая их, утвердил смертный приговор и отправил преступника под конвоем ожидать казни. Как римский прокуратор, он не мог поступить иначе, но сто жгла тоска. «Погиб!» — думал он. И потом: «Погибли!..». Слабая надежда осенила его, и он велел пригласить к себе. президента Синедриона, местного первосвященника. Тот явил-ся. Пилат официально сообщил, что закончил допрос и к сегод-няшней смертной казни приговорены разбойники: Дисмас, Гс-стас, Вар-равван и Иешуа Га-Ноцри. Однако Вар-равван и Га-Ноцри схвачены местной властью. По закону одного из них нужно будет освободить «в честь наступающего сегодня вели-кого праздника Пасхи. Итак, прокуратор желает знать, кого из двух преступников намерен освободить Синедрион? Первосвященник ответил: Вар-раввана. Для него это был вопрос политический, и когда Пилат снизошел до просьбы за беднягу, мирного бродячего философа, первосвященник вос-кликнул: «-. ..Не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпус-тить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ!» Ненавидел Пилат, римский всадник, этот город и этот народ — то была чистая правда. Но сейчас ему смутно показалось, «что он чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то недослушал». И еще вдруг подумал он: «Бессмертие… при-шло бессмертие…». Чье бессмертие пришло?.. «- Хорошо, — сказал Пилат, — да будет так». На площади перед дворцом собралась огромная, возбужден-но гудящая толпа. Она жадно ждала ритуала помилования и казни. Прокуратор поднялся на помост и именем кесаря объя-вил, что помилованный — Вар-равван. Толпа заревела, забуше-вала, Вар-раввана отпустили, а Пилат, избегая смотреть на осужденных, спустился с помоста и двинулся к дворцовому саду. Приготовления к казни солдаты произведут без его учас-тия. «Было около десяти часов утра».
Глава 3 Седьмое доказательство
«- Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Ни-колаевич, — сказал профессор». Оба слушателя, словно очнувшись, уставились на рассказ-чика. На Патриарших уже смеркалось. Всматриваясь в лицо иностранца, Берлиоз произнес, что рассказ уважаемого профес-сора, как бы ни был он интересен, все же некому подтвердить — как и прочие, всем известные евангельские рассказы. А приезжий вдруг зашептал, что он «лично присутствовал при всем этом… но только тайно, инкогнито… Тсс!». «…И тут только приятели догадались заглянуть ему как сле-дует в глаза и убедились в том, что левый, зеленый, у него со-вершенно безумен, а правый — пуст, черен и мертв». Берлиоз наконец-то понял, что перед ними действительно сумасшедший: отсюда и весь этот вздор — про Пилата, про Ан-нушку с подсолнечным маслом и про отрубленную голову. Вкрадчиво он спросил профессора, где тот намерен жить? «- В вашей квартире»,- отвечал сумасшедший, развязно подмигивая. И неожиданно спросил у поэта Бездомного: — А дьявола тоже нет?.. — Нету никакого дьявола! — растерявшись от всей этой муры, вскричал Иван Николаевич… — Вот наказание!» Сумасшедший расхохотался. «- Ну, уж это положительно интересно,- — трясясь от хохо-та, проговорил профессор, — что же это у вас, чего ни хватишь-ся, ничего нет!» Берлиоз понимал, что пора принять меры: надо было сбе-гать и позвонить из автомата в бюро иностранцев. «- Ну что же, позвоните, -. ..согласился больной… — Но умоляю вас на прощание, поверьте хоть в то, что дьявол суще-ствует!.. На это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И вам оно сейчас будет предъявлено! — Хорошо, хорошо, — фальшиво-ласково говорил Bqwuoa и, оставив поэта караулить безумного немца, устремился к те-лефону. У выхода из сквера, со скамейки, навстречу ему под-нялся отвратительного вида полупьяный гражданин в клетча-тых пэязных брючках и треснувшим тенором, кривляясь, про-изнес: «…Сюда пожалуйте! Прямо и выйдете куда надо. С вас бы за указание на четверть литра… поправиться… бывшему регенту!» «Берлиоз не стал слушать попрошайку и ломаку регента». Чтобы добраться до телефона-автомата, ему нужно было пе-ресечь трамвайные пути. Там-то, под самым носом у мчащего-ся трамвая, Михаил Александрович поскользнулся на рельсах. Завопили какие-то женщины, «вожатая рванула электрический тормоз… Тут в мозгу у Берлиоза кто-то отчаянно крикнул: «Не-ужели?..» Трамвай накрыл Берлиоза, и под решетку Патриаршей ал-леи выбросило на булыжный откос круглый темный предмет, Скатившись с этого откоса, он запрыгал по булыжникам Брон-ной. Это была отрезанная голова Берлиоза».
Глава 4 Погоня
Поэт побежал за Берлиозом, едва услыхав «первый вопль, и видел, как голова подскакивала на мостовой». От этого с ним приключилось нечто вроде паралича: он упал на скамью и не мог подняться. Мимо пробегали взволнованные люди, одна женщина возбужденно рассказывала другой: — Это все из-за Аннушки! Она масло здесь разлила, а он, бедный, на нем поскользнулся — и прямо на рельсы! И тут наш поэт подумал: «Да ведь он же сказал, что заседа-ние не состоится, потому что Аннушка разлила масло! И будь-те любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь вожатая-то была женщина?!. Он отнюдь не сумасшедший!.. Уж не под-строил ли он все это сам?!» Иван Николаевич с трудом поднялся и побежал обратно, туда, где он только что разговаривал с профессором. Рядом с иностранцем сидел бывший регент, нацепивший «пенсне, в ко-тором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. От этого клетчатый гражданин стал еще гаже, чем был тогда, когда ука-зывал Берлиозу путь на рельсы». «- Сознавайтесь, кто вы такой? — глухо спросил Иван у по-дозрительного профессора». Но тот сделал вид, будто не понимает по-русски, и пошет прочь. Клетчатый тип, водя и кривляясь, сначала мешал Ивану) бежать за незнакомцем, а потом — как сквозь землю провалился. «Иван ахнул, глянул вдаль и увидел ненавистного неизвес-тного. Тот был уже у выхода… притом не один. Более чем со-мнительный регент успел присоединиться к нему. Но это еще не все: третьим в этой компании оказался неизвестно откуда взявшийся кот, громадный, как боров, черный, как сажа или грач, и с отчаянными кавалерийскими усами. Тройка двинулась в Патриарший, причем кот тронулся на задних лапах». Иван помчался в погоню, однако бандитская шайка броси-лась врассыпную. «Ввинтился в автобус» клетчатый регент, по-том, на трамвае, уехал гигантский кот, и в переулках исчез сам профессор. Поэт продолжал поиски. Он пытался сообразить: где может быть иностранец? Ворвался в дом №13, поискал на Москве-реке и даже в самой реке. Пока он обследовал реку, у него украли одежду — на берегу валялись полосатые кальсоны, рваная рубаха, свеча, икона и коробок спичек. Документы тоже пропали. Как быть? Иван об-лачился в то, что имелось, «забрал иконку, свечу и спички и тронулся, сказав самому себе: — К Грибоедову! Вне всяких со-мнений, он там».
Глава 5 Было дело в Грибоедове
«Старинный двухэтажный дом кремового цвета… называл-ся «Домом Грибоедова» на том основании, что будто бы некогда им владела тетка писателя — Александра Сергеевича Грибое-дова. Ну владела или не владела — мы точно не знаем^. ..А важ-но то, что в настоящее время владел этим домом тот самый МАССОЛИТ, во главе которого стоял несчастны* Михаил Александрович Берлиоз до своего появления на Патриарших прудах. С легкой руки членов МАССОЛ ИТа никто не называл дом «Домом Грибоедова», а все говорили просто — «Грибоедов»: «Я вчера два часа протолкался у Грибоедова». — «Ну и как?» — «В Ялту на месяц добился». — «Молодец!» Или: «Пойди к Берлио-зу, он сегодня от четырех до пяти принимает в Грибоедове»… Всякий посетитель… попав в Грибоедова, сразу же сообра-жал, насколько хорошо живется счастливцам — членам MAQ-СОЛИТа, и черная зависть начинала немедленно терзать его… Весь нижний этаж теткиного дома был занят рестораном, и ка-ким рестораном!.. Эх-хо-хо… Да, было, было!.. Помнят москов-ские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные пор-ционные судачки! Дешевка это… А стерлядь, стерлядь в сереб-ристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными рако-выми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоно-вым пюре в чашечках?.. Но довольно, ты отвлекаешься, чита-тель! За мной!..» Вечером у Грибоедова члены писательского правления, не-рвничая и раздражаясь, ждали своего секретаря. К полуночи стало ясно, что заседание не состоится, и они спустились в рес-торан. Здесь вовсю шло веселье, гремел знаменитый грибоедов-ский джаз и отплясывали поэты со сценаристками, поэтессы с беллетристами и прочая вкусно наевшаяся братия. «И вдруг за столиком вспорхнуло слово «Берлиоз!!». Вдруг джаз развалился и затих…» Началась суета, члены правления во главе с заместителем’Берлиоза поспешили наверх, в каби-нет покойного, теперь уже чтобы обсудить траурные меропри-ятия. Внезапно, как привидение, в ресторане возник Иван Нико-лаевич Бездомный — босой, в полосатых кальсонах, с иконой и с зажженной свечой. «…Вокруг Иванова огня сдвинулась тол-па.. ..Тут Иван Николаевич поднял свечу и вскричал: — Братья по литературе!.. Слушайте меня все! Он появил-ся! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед! — Что?. ..Кто появился?.. — Консультант! — ответил Иван, — и этот консультант сен^ чжгубил на Патриарших Мишу Берлиоза». «Через четверть часа чрезвычайно пораженная публика… ви-дела, как из ворот Грибоедова… выносили спеленатого, как кук» лу; молодого человека, который, заливаясь слезами, плевался… ‘давился слезами и кричал: — Сволочь
Глава 6 Шизофрения, как и было сказано
«Когда в приемную знаменитой психиатрической клиники, недавно отстроенной под Москвой на берегу реки, вошел чело-век… облаченный в белый халат, была половина второго ночи. Трое санитаров не спускали глаз с Ивана Николаевича, сидя-щего на диване». Врач стал расспрашивать Ивана и выяснил, что Ивану двадцать три года и что утром еще он был совершен-но здоров, но к вечеру у него на глазах задавило трамваем сек-ретаря МАССОЛИТа, причем некий консультант знал об этом заранее. Рассказывая, Иван иногда отвлекался, понося и ругая своих обидчиков, доставивших его в клинику. Доктор спросил: «- А иконка зачем? — Ну да, иконка… — Иван покраснел, — иконка-то больше всего и испугала… но дело в том, что он, консультант… с нечис-той силой знается.. — Тут факт бесповоротный. Он лично с Пон-тием Пилатом разговаривал…» Затем Иван рвался звонить в милицию, на него навалились, сделали в руку инъекцию, после чего посадили на диван. «Он помолчал, диковато озираясь, потом неожиданно зев-нул, потом улыбнулся со злобой. — Заточили все-таки, — сказал он… прилег, забормотал уже сонным голосом, без злобы: — Ну и очень хорошо… Сами же за все и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня сей-час более всего интересует Понтий Пилат…»
Глава 7 Нехорошая квартира
«Степа Лиходеев, директор театра Варьете, очнулся утром у себя, в той самой квартире, которую он занимал пополам с покойным Берлиозом, в большом шестиэтажном доме… распо-ложенном на Садовой улице… квартира эта — № 50 — давно уже пользовалась если не плохой, то… странной репутацией. Еще два года назад владелицей ее была вдова ювелира де Фу-жере. Анна Францевна де Фужере… почтенная и очень деловая дама, три комнаты из пяти сдавала жильцам… И вот два года тому назад начались… необъяснимые происшествия: из этой квартиры люди начали бесследно исчезать». Исчезли жильцы и их перепуганные супруги, а комнаты ока-зались запечатанными. Затем и сама Анна Францевна, спешно отправившаяся на дачу, не вернулась в Москву. Ночью пропа — ла бесследно и ее пожилая прислуга. Трясущиеся от страха со-седи шептались, будто на даче у Анны Францевны обнаружили спрятанные сокровища. Через неделю с дверей квартиры сня-ли сургучную печать — сюда въехали преуспевающие Берлиоз и Лиходеев. Итак, Степа Лиходеев очнулся после бурно проведенной ночи в тяжелом похмелье и увидел в своей комнате «неизвест-ного человека, одетого в черное и в черном берете… — Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!. ..Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуж-дения, ибо вы назначили мне быть у вас в десять. Вот и я!. ..Степа был хитрым человеком и… сообразил, что раз уж его застали в таком виде, нужно признаваться во всем. — Откровенно сказать, — начал он, еле ворочая языком, — вчера я немножко… — Ни слова больше! — ответил визитер…». И Степа, «тараща глаза», обнаружил перед собой сервиро-ванный столик с водкой, икрой и грибочками. Любезный не-знакомец, говоривший с акцентом, вел себя по-хозяйски и, по-ражаясь Степиной забывчивости, сообщил, что вчера Степа лично подписал с ним «контракт на семь выступлений», потому что он — знаменитый профессор черной магии Воланд. Ничего подобного Степа не помнил! Попросив разрешения посмотреть на контракт, «Степа глянул в бумагу и закоченел. Все было на месте. Во-первых, собственноручная Степина за-лихватская подпись!». Присутствовала и «надпись сбоку рукою финдиректора Римского». Степа выбрался в коридор к телефо-ну, взглянул по пути на закрытую дверь Берлиоза «и тут, как говорится, остолбенел. На ручке двери он разглядел огромней-шую сургучную печать на веревке… То есть, если кому хотите сказать, что Берлиоз что-то натворил — не поверит, ей-ей, не поверит! Однако печать, вот она! Да-с…» В ужасе Степа пытался припомнить, не говорил ли о чем таком с Мишей, а рука его машинально набирала телефонный номер финдиректора Римского. Голос Римского подтвердил про контракт с заграничным магом. Пообещав скоро быть на рабо-те, Лиходеев повесил трубку. И тут началось такое, что и с по-хмелья не померещится. Сначала несчастный Степа увидел в передней, в зеркале, отражение «какого-то странного субъек-та — длинного, как жердь, и в пенсне», потом «в зеркале прошел здоровеннейший черный кот». Решив, что он сходит с ума, Ли-ходеев вернулся в спальню и обнаружил всю троицу там! «- Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Бог — данович? — осведомился Воланд… — А между тем удивляться нечему. Это моя свита.. o/. Тут кот выпил водки… — И свита эта требует места, — про-должал Воланд, — так что кое-кто из нас здесь лишний в квар-тире. И мне кажется, что этот лишний — именно вы! — Они, они! — козлиным голосом запел длинный клетча — тый… — Вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьян — ствуют, вступают в связи женщинами, используя свое положе — ние… o И тут… прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но нод-быкновенно широкоплечий, в котелке и голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим без того невиданно мерзкую фи-зиономию. И при этом еще огненно-рыжий. — Я, — вступил в разговор этот новый, — вообще не пони-маю, как он попал в директора, — рыжий гнусавил вес больше и больше, — он такой се директор, как я архиерей!’ — Ты не похож на архиерея, Азазелло, — заметил кот… — Я это и говорю, — прогнусил рыжий и, повернувшись к Волапду, добавил почтительно: — Разрешите, месснр, его выкинуть ко всем чертям из Мос-квы?» Все закружилось вокруг Степы. Бедняга подумал, что уми-рает, но, открыв, наконец, глаза, увидел, что сидит на морском берегу, а за спиной у него какой-то город. Это была Ялта.
Глава 8 Поединок между профессором и поэтом
Иван Николаевич Бездомный проснулся в сверкающей чи-стотой больничной палате. Пришла фельдшерица, приветливо поздоровалась и, нажав у окна кнопку, «увела штору вверх… За решеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу — веселый сосновый бор». Поэта вымыли, одели в чистое белье и пижаму, отвели в кабинет, где его об-следовали, после чего его снова доставили в палату и накор-мили. Иван «решил дожидаться… главного в этом учреждении». И :вскоре в палату «вошло множество народа в белых халатах. Впе-реди всех шел… человек лет сорока пяти, с приятными,;но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами. Вся свита оказывала ему знаки внимания… и вход его получился… очень торжественным. «Как Понтий Пилат!» — подумалось Ивану… Он сел на табурет, а все остались стоять… — Доктор Стравинский, — представился усевшийся…» Иван вскоре понял, насколько умен этот доктор: так спокой-но, последовательно и логично объяснил он поэту, почему его действия по поимке опасного консультанта выглядят ненор-мальными и почему ему следует оставаться пока в лечебнице, «- Но его необходимо поймать! -. ..воскликс’гл Иван. — Хорошо-с, но самому-то зачем же бегать? Изложите на бумаге все ваши подозрения и обвинения против этого челове-ка. Ничего нет проще, как переслать ваше заявление куда сле-дует… ;ooo o — Понял! — решительно заявил Иван, — прошу выдать мне бумагу и перо». Карандаш и бумага ему были немедленно выданы. Через пару минут на глазах восхищенной свиты знаменитый профес-сор погрузил поэта в глубокий, спокойный сон, сделал распо-ряжения по его лечению и, сказав по своему обыкновению «Ну вот и славно Г, продолжил обход больных.
Глава 9 Коровьевские штуки
«Никанор Иванович Босой, председатель жилищного това-рищества дома N° 302-бис по Садовой улице… находился в страшнейших хлопотах… В полночь… приехала в дом комис-сия… вызвала Никанора Ивановича, сообщила ему о гибели Берлиоза и вместе с ним отправилась в квартиру № 50». Там опечатали рукописи и вещи покойного, а Никанору Иванови-чу объявили, что жилплощадь покойного «переходит в распо-ряжение жилтоварищества». И «с семи часов утра… к Босому начали звонить по телефону, а затем и лично явиться с заявле-ниями, в которых содержались претензии на жилплощадь по-койного». «Мука эта продолжалась до начала первого часа дня, когда Никанор Иванович просто сбежал…: поднялся на пятый этаж, где и находилась эта поганая квартира № 50». У него были при-надлежавшие домоуправлению дубликаты ключей. Он беспре-пятственно вошел в квартиру, а потом, сняв с двери печать, и в кабинет Берлиоза — «и даже вздрогнул. За столом покойного сидел… тощий и длинный п>ажданин в клетчатом… словом, тот самый. — Вы кто такой будете, гражданин? — испуганно спросил Никанор Иванович. — Ба! Никанор Иванович, — заорал неожиданный гражда-нин и, вскочив, приветствовал председателя насильственным и внезапным рукопожатием… — Да вы кто такой будете? Как ваша фамилия?- все суро-вее спрашивал председатель» у того явно неофициального лица, — Фамилия моя, — «отозвался гражданин, — ну, скажем, Ко-ровьев… Я, изволите ли видеть, стою переводчиком при особе иностранца, имеющего резиденцию в этой квартире». Дальше последовали объяснения — о Лиходееве, пригласив-шем иностранного артиста погостить недельку у пего в кварти-ре4 пока он сам съездит в Ялту, о просьбе Лиходеева прописать иностранца временно, изложенной в письме, о капризном артисте-миллионере — и закончилась эта дикая речь конкретным деловым предложением: за хорошие деньги сдать на неделю квартиру. В бюджете жмлтоварищества «был, увы, преизрядный дефи-цит», и Никанор Иванович согласился. Он подписал контракт, получив «пять новеньких банковских пачек», выдал расписоч-ку и выпросил еще две контрамарки на выступление артиста. — Лишь только председатель покинул квартиру, из спальни донесся низкий голос: — Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил? — Мессир, вам стоит это приказать!.. И сейчас же проклятый переводчик оказался в передней, на-вертел там номер и начал… плаксиво говорить в трубку: — Алло! Считаю своим долгом сообщить, что наш председа-тель… Никанор Иванович Босой спекулирует валютой. В дан-ный момент у него в уборной, в вентиляции, четыреста долла-ров! Через пять минут к Никанору Ивановичу явились двое, и один из них озабоченно спросил: «Где сортир?» Обнаружились в вентиляции не рубли, полученные от переводчика и собствен-норучно засунутые в вентиляционное отверстие Никанором Ивановичем, а действительно доллары. Хозяин был в ужасе, а пришедший мягко сказал: «Ну что же, надо остальные сда-вать». Л еще через пять минут жильцы «видели, как председатель в сопровождении еще двух лиц проследовал к воротам дома».
Глава 10 Вести из Ялты
В кабинете финансового директора театра Варьете Римско-го находились двое: сам Римский и администратор Варенуха. Сюда только что принесли свежие афиши, возвещавшие о се-анслх профессора Воланда — черная магия «с полным ее разоб-лачением». Римскому очень не нравилась эта затея с магом, ко-торого никто, кроме Лиходеева, даже не видел. Сам Лиходеев звонил в одиннадцать, сказал, что придет через полчаса, но те-перь уже было начало третьего, а-Степа не появился. Если Рим-ский сердился и ждал неприятностей, то Варенуха же просто скрывался в кабинете у Римского от желающих разжиться бес-платными контрамарками. Вдруг принесли телеграмму из угрозыска Ялты, где сооб-щалось, что туда в половине двенадцатого явился «шатен… без сапог психический назвался Лиходеевым». Римский телеграфи-ровал, что директор в Москве. И начался кошмар: из Ялты одна за другой сыпались телеграммы-«молнии», в которых назвав-шийся Лиходеевым гражданин умолял удостоверить его лич-ность по фотоснимку подписи и установить наблюдение за Во-ландом. «- Это его подпись, — наконец твердо сказал финдиректор, а Варенуха отозвался, как эхо: — Его». Римский телеграфировал в Ялту, что подпись yaocroBq’m-ет, а Варенухе удалось, наконец, связаться с квартирой дирек-тора. Веселый гражданин, представившийся Коровьевым, ра-достно сообщил:» Лиходеев уехал за город кататься на маши-не». Римский рассвирепел. За подобное «свинство, которому нет названия», Лиходеева следовало наказать. Он собрал телеграм-мы и отправил Варенуху с пакетом: «Пусть там разбирают». Эк-спансивный администратор выскочил из кабинета, но по пути забежал к себе, чтобы взять кепку. И тут зазвонил телефон. «-Иван Савельевич?.. — Его нету в театре! — крикнул было Варенуха… — Не валяйте дурака, Иван Савельевич, а слушайте. Теле-граммы эти никуда не носите и никому не показывайте. — Кто это говорит? — взревел Варенуха… — Варенуха, — отозвался все тот же гадкий голос, — ты рус-ский язык понимаешь? Не носи никуда телеграммы». Администратор, кипя от ярости, помчался из театра, но по пути на него напали двое. Первый — «котообразный толстяк», а «второй — маленький, но с атлетическими плечами, рыжий, как огонь, один глаз с бельмом, рот с клыком». В тот же миг нача-лась гроза. «Все живое смылось с Садовой, и спасти Ивана Са-вельевича было некому». Мерзкая парочка поколотила его, от-няла портфель с телеграммами и очень быстро доставила в дом 302-бис, в квартиру Лиходеева. «Тут оба разбойника сгинули, а вместо них появилась в передней совершенно нагая девица — рыжая, с горящими фосфорическими глазами. Варенуха понял, что это-то и есть самое страшное… — Дай-ка я тебя поцелую, — нежно сказала девица… Тогда Варенуха лишился чувств и поцелуя не ощутил».
Глава 11 и 12.
«Попытки поэта сочинить заявление насчет страшного кон-сультанта не привели ни к чему». Заявление получалось дурац-кое. Внутренний голос нашептывал: «Важное, в самом деле, про-исшествие — редактора журнала задавило! Да что от этого?..» И еще: «вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Пат-риарших, не умнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Га-Ноцри?» «Дом скорби засыпал»., и Иван успокоился. Вдруг «на бал-коне возникла таинственная фигура… и погрозила Ивану паль-цем. Иван… увидел, что на балконе находится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал: «Tccl» Театр Варьете был набит битком. Общего радостного вол-нения перед сеансом черной магии не разделял только финди-ректор Григорий Данилович Римский: ведь к непонятному «ис-чезновению Лиходеева присоединилось… исчезновение адми-нистратора Варенухи», и когда Римский попытался позвонить в соответствующее учреждение, оказалось, что в театре не ра-ботают телефоны. Между тем прибыл маг со свитой, и вот перед занавесом по-явился «полный, веселый как дитя, человек… в помятом фраке и несвежем белье. Это был… конферансье Жорж Бенгальский». Наговорив всякой ахинеи, он представил зрителям Воланда. «Выход мага с его длинным помощником и ютом, вступив-шим на сцену на задних лапах, очень понравился публике. — Кресло мне, -. ..приказал Воланд, и… неизвестно как и откуда на сцене появилось кресло, в которое и сел маг, — скажи мне, любезный Фагот, — осведомился Воланд у клетчатого гае-ра, носившего, по-видимому, и другое наименование, кроме «Ко-ровьев», — как, по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?.. — Точно так, мсссир, — негромко ответил Фагот-Коровьев. — Ты прав. Горожане сильно изменились, внешне, я гово-рю, как и сам город… появились эти… трамваи, автомобили…» Конферансье, воспользовавшись паузой, вставил: «- Иностранный артист выражает свое восхищение Моск-вой, выросшей в техническом отношении, а также москвича-ми… — Разве я выразил восхищение? — спросил маг у Фагота. — А он попросту соврал! — звучно, на весь театр сообщил клетчатый помощник и, обращаясь к Бенгальскому, приба-вил: — Поздравляю вас, п^ажданин, соврамши! С галерки плеснуло смешком… — Но меня, конечно, не столько интересуют автобусы, теле-фоны и прочая… сколько гораздо более важный вопрос: изме-нились ли эти горожане внутренне?» И началось представление: фокусы с картами, которые как по волшебству обернулись деньгами. А Фагот выстрелил вверх из пистолета, и сверху на публику посыпался денежный дождь, «и зрители стали бумажки ловить… Сперва веселье, а потом изумление охватило весь театр… Кое-кто уже ползал в прохо-де, шаря под креслами», последовали неприятные столкнове-ния. Конферансье, стараясь овладеть собой, призвал маэстро Воланда «разоблачить этот опыт»: «- Сейчас, граждане, вы увидите, как эти якобы денежные бумажки исчезнут…» «- Бумажки, q^T^ane, настоящие!.. Между прочим, этот, — тут Фагот указал на Бенгальского, — мне надоел… Что бы нам такое с ним сделать? — Голову ему оторвать! — сказал кто-то сурово…» «- Это идея!» — отозвался Фагот. — «Бегемот! — закричал он коту, — делай!» И жуткий котяра прыгнул на бедного Жоржа и «в два пово-рота» сорвал с него голову. Все люди в театре «вскрикнули как один. Кровь фонтанами ударила… вверх… Безглавое тело… село на пол… Кот передал голову Фаготу… — Ради бога, не мучьте его! — вдруг, покрывая гам, прозвучал из ложи женский голос, и маг повернул в сторону этого голоса лицо… — Ну что же, — задумчиво отозвался тот, — они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… Ну, легкомыс-ленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только ис-портил их… — и громко приказал: — Наденьте голову. Кот, прицелившись поаккуратнее, нахлобучил голову на шею, и она точно села на свое место…» Несчастного конферансье вывели со сцены, «с ним сдела — лось худо». Римский, бледный как мел, отправив беднягу в ка — рете «скорой помощи», бросился обратно за кулисы и увидел, что маг исчез, а Фагот «объявил публике так: ‘ — Таперича, когда этого надоедалу сплавили, давайте откро-ем дамский магазин!» На сцене возник магазин дамского платья и обуви. Всех же-лающих пригласили бесплатно обновить гардероб. Роскошные заграничные вещи были так соблазнительны, что дамы, одна за другой, ринулись на сцену. Тут же, за ширмами, они переоде-вались, бросая свое старье, и возвращались в зал преображен-ными. А когда Фагот объявил, что магазин через минуту закро-ется, началась давка. Грянул выстрел, и магазин «провалился в воздухе». Сеанс черной магии закончился совсем уже мерзким скандалом в зале, а «надувала Фагот, равно как и наглый котя-ра Бегемот… исчезли».
Глава 13 Явление героя
«Итак, неизвестный погрозил Ивану пальцем и прошептал: «Тсс!» «Убедившись в том, что Иван один… таинственный посети-тель вошел в комнату… Тут увидел Иван, что пришедший… бри-тый, темноволосый, с острым носом, встревоженными глазами… человек лет примерно тридцати восьми… одет в больничное». «- Как же вы сюда попали? — шепотом спросил Иван… — Я стащил связку… ключей и… получил возможность вы-ходить на — общий балкоп… и иногда навестить соседа. — Раз вы можете выходить на балкон, то вы можете удрать. Или высоко? — заинтересовался Иван. — Нет, — твердо ответил гость, -. ..мне удирать некуда». Гость спросил Ивана о его профессии и, услышав «поэт», очень огорчился: «- Хороши ваши стихи, скажите сами? — Чудовищны\ *- вдруг емело и откровенно произнес Иван. — Не пищите больше! — гюпросил пришедший умоляюще. — Обещаю и клянусь! — торжественно произнес Иван. Клятву скрепили рукопожатием… — Так из-за чего же вы попали сюда? — Из-за Понтия Пилата… — Как?! Потрясающее совпадение! Умоляю, умоляю, рас-скажите!» Почему-то испытывая доверие к неизвестному, Иван рас-сказал ему все. Гость сочувственно положил руку ему на плечо: «- Несчастный поэт! Но вы сами, голубчик, во всем винова-ты! Нельзя было держать себя с ним столь развязно… — Да кто же он, наконец, такой?.. — Ну хорошо, — ответил гость и веско и раздельно сказал: — Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной… — Так он… действительно мог быть у Понтия Пилата?.. -. ..И у Пилата, и… у Канта, а теперь он навестил Москву… Но до чего мне досадно, что встретились с ним вы, а не я!., — А зачем он вам понадобился? Гость долго грустил и дер-гался, но наконец заговорил: -. ..Дело в том, что… я написал о Пилате роман. — Вы — писатель? — с интересом спросил поэт… — Я — мастер, — он сделался суров и вынул из кармана ха-лата… черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком бук-вой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану… — Она сво-ими руками сшила ее мне». И, уступая просьбам поэта, гость рассказал о себе, «Историк по образованию, он… работал в одном из московс-ких музеев, а кроме того занимался переводами» с английско-го, французского, немецкого, латинского и греческого. «Жил ис-торик одиноко», пока однажды не выиграл крупную сумму по облигации. Он «купил книг… Нанял… две комнаты в подвале маленького домика в садике… Службу в музее бросил и начал сочинять роман о Понтии Пилате. — Ах, это был золотой век, — блестя глазами, шептал рас-сказчик, — совершенно отдельная квартирка… Пилат летел к концу… и я уже знал, что последними словами романа будут: «…Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтии Пилат». Ну, натурально, я выходил гулять… Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цве-ты. Черт их знает, как их зовут… Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась… И меня поразила не столько ее кра-сота, сколько необыкновенное… одиночество в глазах!.. И, во-образите, внезапно заговорила она: — Нравятся ли вам мои цветы?.. Я… подходя к ней, ответил: — Нет Она поглядела на меня удивленно, и я вдруг… понял, что я всю жизнь любил именно эту женщину! Вот так штука… — Вы вообще не любите цветов?.. Я шел с нею рядом, и не чувствовал себя стесненным. — Нет. я люблю цветы, только не такие… Я розы люблю. Тут я пожалел о том, что это сказал, потому что она винова-то улыбнулась и бросила свои цветы в канаву» Но «затем про-дела свою руку в мою. и мы пошли рядом. Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выска&и-вает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так пора-жает молния, так поражает финский нож!. Мы разговаривали так. как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет. И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой Она приходила ко мне каждый день, а ждать ее я начинал с утра… Никто не знал о нашей связи… Не знал се муж…» Иван услышал, «как проводили день возлюбленные… Когда шли майские грозы и мимо подслеповатых окон шумно кати-лась… вода, угрожая залить последний приют», они «растапли-вали печку и пекли в ней картофель… В подвальчике слышался смех», он работал над романом, а она «перечитывала написан-ное» и «шила вот эту самую шапочку… Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть мастером… и говори-ла, что в этом романе ее жизнь. Он был дописан в августе… на-стал час, когда пришлось покинуть тайный приют и выйти в жизнь. — И я вышел в жизнь, держа его в руках, и тогда моя жизнь кончилась» Дальше рассказ стал бессвязным, Иван понял только, что с гостем его «случилась какая-то катастрофа». В журнале роман под нелепым предлогом отказались печатать. Иван, хорошо знакомый литературным миром, вспомнил даже скандал и кол-лективную травлю какого-то литератора после того, как одна из газет рискнула опубликовать отрывок из романа на запрет-ную в обществе атеистов тему: автора называли «воинствую-щим старообрядцем», «врагом», зазвучало клеймящее слово «пи-латчина». Автор все чаще впадал в тоску, его душил страх. Тем временем у него появился новый друг по имени Алои-зин Могарыч, назвавшийся журналистом, очень умный и вни-мательный, который, однако, сильно не нравился возлюблен-ной мастера. «Моя возлюбленная… видела, что со мной творится что-то неладное… она похудела и побледнела, перестала смеяться и все просила меня простить ее за то, что она советовала мне, чтобы я впечатал отрывок…» Это было в сумерки, в октябре. Она «ушла, я лег на диван и заснул… Я встал человеком, который уже но владеет собой… У меня хватило сил добраться до печки и разжечь в ней дрова… В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь. Тогда случилось пос-леднее. Я вынул… тяжелые списки романа и черновые тетради и начал их жечь». И тут среди ночи, появилась она, «вся мрк-д?,ая…. дрожащая». «Тихо вскрикнув, она голыми руками выбро-^сила из печки на пол последнее, что там оставалось… Я ногами. Затоптал огонь, а она… заплакала неудержимо и судорожно. Когда она утихла, я сказал: — Я возненавидел. этот роман, и я боюсь. Я болен… Она аккуратно сложила обгоревшие листки, завернула их в бумагу, перевязала лентой… — Вот как приходится платить за ложь, — говорила она, — и больше я не хочу лгать… Я объяснюсь с ним, скажу, что я люб-лю другого и навсегда вернусь к тебе… Утром я буду у тебя. И вот, последнее, что я помню в моей жизни… ее полные ре-шимости глаза… и белый сверток… Через четверть часа после того, как она покинула меня, ко мне в окна постучали». Иван понял, что беднягу арестовали, что там с ним случи-лось совсем уже нечто ужасное, и через несколько месяцев его, совершенно безумного, освободили. Зимней ночью несчастный сам, на попутном грузовичке, добрался в клинику. «- Но вы же могли дать знать ей, — сказал Иван… -. ..Перед нею, — гость благоговейно посмотрел в тьму ночи, — легло бы письмо из сумасшедшего дома… — Но вы можете выздороветь… — робко сказал Иван. — Я неизлечим, — спокойно ответил гость».
Глава 14 Слава петуху!
«Ум фиидиректора заходил за разум». Сидя без сил у себя в кабинете, Римский чувствовал, что кошмарный сеанс черной магии будет иметь продолжение. И вот, с улицы, куда выходи-ла из здания Варьете публика, послышалось улюлюканье и свист. Дамы, обманутые «фирмой поганого Фагота», выйдя из театра, одна за другой оказывались в нижнем белье. Римский знал, что придется ему одному «пить горькую чашу ответствеп — ности… надо было звонить, сообщить о происшедшем, просить помощи, отвираться, палить все на Лиходеева, выгораживать самого себя». В театре все стихло, он понял, что остался один. «И здесь ему показалось, что из двери кабинета потянуло вдруг гниловатой сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. А тут еще ударили… часы и стали бить полночь». Раскрылась дверь, «и в кабинет бесшумно вошел Варенуха. Римский как стоял, так и сел в кресло, потому что ноги его подогнувшись… — Боже, как ты меня испугал!» Страх поначалу исчез. Григо-рий Данилович даже обрадовался и стал расспрашивать Варе-нуху. Тот отвечал, что отнес, как и было ведено, непонятные телеграммы «туда», а там быстренько разобрались, что все это было дурацким розыгрышем пьяного Лиходеева, который сей-час в вытрезвителе. Потом Варенуха подробно описывал «Сте-пины паскудства. Словом, темный ужас». «И все же, — подумал Римский, — даже и для Степы чересчур». «Колючие глаза Римского через стол врезались в лицо ад-министратора», и он «уже твердо знал, что все, что рассказыва-ет ему вернувшийся в полночь администратор, все — ложь!». Чуткий Римский больше не слушал, «что плел Варенуха», яв-ные перемены во внешности Ивана Савельевича поразили его: «полнокровный обычно администратор был теперь бледен ме-ловой нездоровой бледностью, а на шее у него в душную ночь зачем-то было наверчено… кашне». Появилась у него и новая «отвратительная манера присасывать и причмокивать… Что-то еще жгуче беспокоило финдиректора, но что именно, он не мог понять… И тут вдруг его глаза округлились»: на полу была вид-на тень от спинки кресла, а «над спинкою на полу не было тене-вой головы Варенухи. «Он не отбрасывает тени!» — мысленно вскричал Римский.» «Варенуха воровато оглянулся… и понял, что он открыт.» «- Догадался, проклятый! Всегда был смышлен, — злобно ухмыльнувшись в лицо финдиректору, проговорил Варенуха, быстро отпрыгнул к двери и закрыл ее на замок. Римский вско-чил, отступая к окну, и в окне, заливаемом луною, увидел… лицо голой девицы и ее голую руку, просунувшуюся в форточку…» «Варенуха, карауля дверь, подпрыгивал, подолгу застревая в воздухе и качаясь в нем… Рама стала открываться. Римский слабо вскрикнул, прислонился к стене и портфель выставил вперед, как щит… Рама… распахнулась, но вместо… аромата лип в комнату ворвался запах погреба. Голая девица вступила на подоконник. Римский отчетливо видел пятна тления на ее гру-ди.» «Ив это время радостный, неожиданный крик петуха долетел из сада… возвещая, что к Москве с востока катится рассвет. Дикая ярость исказила лицо девицы… Крик петуха повторил-ся, девица щелкнула зубами, а рыжие ее волосы поднялись ды-бом. С третьим криком петуха она повернулась и вылетела вон. И вслед за нею… выплыл медленно в окно… Варенуха.» Седой, как снег, старик, который недавно еще был Римским, выскочил из театра, схватил такси и примчался на вокзал. «Через пять минут из-под стеклянного купола вокзала исчез курьерский и начисто пропал в темноте. С ним вместе пропал и Римский».
Глава 15 Сон Никанора Ивановича
В ту ночь в клинику доктора Стравинского один за другим прибывали новые пациенты. Сначала из Варьете привезли че-ловека, который плакал и умолял вернуть ему голову, затем по соседству с Иваном поместили и Никанора Ивановича. Тот поминутно читал молитвы, каялся, что, конечно, грешен, по-скольку брал за прописку деньги, но исключительно наши, со-ветские, а валюту в глаза никогда не видел. Еще он кричал, что Коровьев — черт. Люди из органов съездили осмотреть запеча-танную квартиру и обнаружили, что она пуста, а все печати на месте. Никанор же Иванович после лекарства успокоился и зас-нул. И ему снился сон, будто всех граждан согнали в какое-то место, похожее на огромный театр, и требуют через громкого-воритель: «- Сдавайте валюту!» А в комнате рядом Ивану приснилось, как солнце уже сни-жалось над Лысой горой…».
Глава 16 Казнь
«Солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным оцеплением». Сюда, «под конвоем тайной стражи, ехали в поводе трое осужденных с белыми досками на шее, на каждой из которых было написано: «Разбойник и мя-тежник»… За повозкой осужденных двигались другие, нагру-женные свежеотесанными столбами с перекладинами, веревка-ми, лопатами… На этих повозках ехали шесть палачей». В кон — це процессии «шло около двух тысяч любопытных, не испугав-шихся адской жары и желавших присутствовать при интерес-ном зрелище». Никто не пытался отбить осужденных, и поскольку солда-ты из оцепления оттеснили зрителей подальше от места казни и здесь уже не было ровно ничего интересного, «толпа верну-лась в город». Кроме участников казни на горе, никем не заме-ченный, остался лишь один человек. Он спрятался северной стороны «и сидел на камне с самого начала… уже четвертый час». Он сильно мучился, проклинал и ругал себя, а иногда запи-сывал острой палочкой, макая ее в пузырек с тушью, на лежа-щем перед ним пергаменте такие слова: «Бегут минуты, и я, Левин Матвей, нахожусь на Лысой Горе, а смерти все нет!.. Бог! За что гневаешься на него? Пошли ему смерть». Левий гневался на себя за то. что не смог исполнить свой план. Когда объявили приговор, он был в толпе. Когда Иешуа повезли на казнь. Левий пробился к самой повозке, бежал ря-дом, в надежде, что безвинно осужденный взглянет на него и хотя бы увидит, что не одинок. Но тот не смотрел. И тогда Мат-вей сообразил: сквозь неплотный строй конвоя можно вспрыг-нуть на повозку и одним ударом ножа спасти Иешуа от мучений. Но у него не было ножа! Он помчался обратно в город и в первой же хлебной лавке утащил длинный, острый нож. Воз-вратившись обратно, он понял, что опоздал. И теперь ругал Бога: «- Ты черный Бог! Проклинаю тебя, Бог разбойников!..» И тут… «Солнце исчезло… Поглотив его, по небу с запада поднималась грозно и неуклонно пюзовая туча. Края ее уже вскипали белой пеной, черное дымное брюхо отсвечивало жел-тым. Туча ворчала, и из нее… вываливались огненные нити». Марк Крысобой, руководивший казнью, подозвал к себе двух палачей. Один из них взял копье, а другой принес к стол-бу, на котором висел Иешуа, ведро и губку. «Первый из пала-чей поднял копье и постучал им сперва по одной, потом по дру-гой руке Иешуа, вытянутым и привязанным… к перекладине… Иешуа поднял голову, и мухи с гудением снялись, и открылось лицо, распухшее от укусов, с заплывшими глазами, неузнавае-мое лицо… — Га-Ноцри! — сказал палач… — Пей!.. И пропитанная во-дою губка поднялась к губам Иешуа… С соседнего столба донесся голос Дисмаса: — Несправедливость!.. Пыльная туча накрыла площадку… Кентурион к — Молчать на втором столбе!.. Иешуа оторвался от губки и… попросил палача: — Дай попить ему. Становилось все темнее… Палач снял губку с копья. — Славь великодушного игемона! — торжественно шепнул он и тихонько кольнул Иешуа в сердце». Потом, под ударами грома, он точно так же напоил и прикончил двух остальных. «Снимай цепь!» — крикнул кентурион, и солдаты побежали с холма. «Тьма накрыла Ершалаим». Хлынул ливень. В темноте, под ударами молний, Левин бро-сился к Иешуа, перерезал ножом веревки. Голое влажное тело обрушилось на него, повалило на землю. Левий, скользя, под-нялся и снял двоих остальных. Через пару минут «на вершине холма остались только эти два тела и три пустых столба».
Глава 17 и глава 18 Беспокойный день
В пятницу, «на другой день после проклятого сеанса», в Мос-кве пострадало множество людей. Кто-то повстречался с «клетчатым» или с котом Бегемотом — и был направлен в психушку, другие, посетив «нехорошую квартиру», познакомились лично с клыкастым Азазелло, а также с бесстыжей девицей и благора-зумно умчались подальше. Кого-то арестовали. А деньги, которыми закидал москвичей каверзный-Фагот-Коровьев, превра-тились наутро в простые бумажки… Но «пора переходить нам ко второй части этого правдивого повествования. За мной, читатель!»
Глава 19 Маргарита
«За мной, читатель! Кто сказал тебе, чтo нет на свете насто-ящей, верной, вечной любви?.. За мной… и я покажу тебе такую любовь!» Возлюбленную мастера звали Маргаритою Николаевной. «Она была красива и умна». Жила она с мужем, обожавшим ее, абсолютно ни в чем не нуждаясь, но ни одной минуты не была счастлива. «Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек?.. Ей нужен был мастер… Она любила его». После той страшной октябрьской ночи Маргарита сделала все возможное, чтобы разузнать о судьбе мастера, «и, конечно, не разузнала ровно ничего. Она мучилась, напрасно обвиняла себя в том, что не осталась у мастера в ту ночь»… Так прошла зима. В тот самый день, когда вся Москва была взбудоражена невероятными событиями, Маргарита просну-лась «с предчувствием, что сегодня, наконец, что-то произой-дет. — Я верую! — шептала Маргарита торжественно. — Что-то произойдет!.. А кроме того, мой сон был вещий»… Сон, который привиделся ей в эту ночь, «был действитель-но необычен». Ей снился мастер. Он выходит из какого-то «бревенчатого строеньица», оборванный, небритый, с больными, воспаленны-ми глазами. И «манит ее рукой, зовет. Маргарита… побежала к нему и в это время проснулась». Сон мог означать только одно из двух: либо мастер мертв и, значит, приходил за ней; либо он жив и хочет сказать, что они еще встретятся. Маргарита решила отправиться на прогулку туда, где она впервые повстречала мастера. Сидя на скамейке Александров-ского сада, той самой, на которой ровно год назад, «день в день к час в час, она сидела рядом с мастером, Маргарита мысленно обращалась к нему: «…Почему же ты не даешь знать о себе?.. Ты разлюбил меня? Нет, я… этому не верю. Значит, ты был сослан и умер… Тогда прошу тебя, отпусти меня, дай мне свободу жить, дышать воздухом… Она совсем запечалилась и понурилась». Но тут послыша-лись звуки траурной музыки и показалась похоронная процес-сия. Лица людей выглядели странно-растерянными. «Интересно, — подумала Маргарита, — «кого это хоронят с такими удивительными лицами?» — Берлиоза Михаила Александровича, — послышался ря-дом… мужской голос. Удивленная Маргарита Николаевна повернулась и увиде-ла на своей скамейке» неожиданного соседа — маленького, пла-менно-рыжего, с клыком. — Я к вам послан по дельцу, Маргарита Николаевна, — ска-зал он. «Маргарита побледнела и отшатнулась… — Вы меня хотите арестовать? — Ничего подобного!.. Меня прислали, чтобы вас сегодня пригласить в гости к одному очень знатному иностранцу». Разгневанная этим наглым сводничеством, Маргарита под-нялась, чтобы уйти, но внезапно услышала за спиной голос рыжего: «- Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла нена-видимый прокуратором город… Побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. — Скажите мне, кто вы такой?.. — Зовут меня Азазелло, но… все равно вам это ничего не пг ворит. — Но вы что-то знаете о нем?.. Он жив? — Ну жив, жив, — неохотно отозвался Азазелло» и продол-жал: — «Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасно-му… Вы воспользуетесь случаем… — Что? — воскликнула Маргарита, — вы намекаете на то, что я там могу узнать о нем? Азазелло молча кивнул. — Еду! — с силой воскликнула Маргарита». Азазелло про-тянул ей круглую золотую коробочку. «- Сегодня вечером, ровно в половине десятого, потруди-тесь, раздевшись донага», натереться этой мазью. «В десять я вам позвоню… Вас доставят, куда нужно». Азазелло исчез. Маргарита нащупала в сумочке тяжелую ко-робочку и торопливо выбежала из Александровского сада.
Глава 20 Крем Азазелло
Маргарита сидела в своей спальне «перед трюмо в одном ку-пальном халате, наброшенном на голое тело». Она не сводила глаз с циферблата часов. Наконец, минутная стрелка «упала на двадцать девятую минуту десятого». Маргарита открыла золотую коробочку, полученную от Аза-зелло, и легкими движениями принялась втирать в кожу жел-товатый, пахнущий болотными травами и лесом, крем. Она гля-нула в зеркало. «Брови сгустились и черными ровными дугами легли над зазеленевшими глазами. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел и чист… На тридцатилетнюю Маргариту из зеркала глядела женщина лет двадцати». Тело порозовело и загорелось, а затем… потеряло вес. «Она подпрыгнула и повисла в воздухе… потом… опустилась. — Ай да крем!.. — закричала Маргарита, бросаясь в кресло. Втирания изменили ее не только внешне. Теперь… в каждой частице тела вскипела радость… Маргарита ощутила себя сво-бодной, свободной от всего… Случилось то, о чем еще утром говорило предчувствие… она покидает прежнюю свою жизнь навсегда»., . Оставалось «исполнить только последний долг». Она быст-ро набросала прощальную записку мужу с просьбой простить ее и скорее забыть. «За спиной Маргариты грянул телефон… — Говорит Азазелло, — сказали в трубке. — Милый, милый Азазелло! — вскричала Маргарита. — Пора! Вылетайте… Вас ждут!» Тут в спальню, танцуя, влетела половая щетка, щетиной вверх. Она «лягалась и рвалась в окно. Маргарита взвизгнула от восторга и вскочила на щетку верхом». Она вылетела в сад. — Невидима, невидима, — крикнула она и, перелетев воро-та, вылетела в переулок».
Глава 21 Полет
«Невидима и свободна!» Маргарита «летела беззвучно и очень медленно». Она пересекла Арбат, «проплыла в узкий пе-реулок с высокими домами». На фасаде одного из роскошных восьмпэтажных домов ее внимание привлекла надпись «Дом Драмлита». В этом доме проживал критик Латунский, чьи ста-тьи погубили мастера. Через несколько секунд Маргарита уже входила в открытое окно на восьмом этаже в пустую квартиру критика. Впав в 6е-вудержную ярость, разгромив в квартире все, перебив зеркала и люстры, открыв краны в ванной и на кухне, Маргарита выле-тела в окно и понеслась по всем этажам, расколачивая стекла… «Да, по гроб жизни должен быть благодарен покойному Бер-лиозу» критик Латунский «за то, что траурное заседание назна-чили как раз на этот вечер». Оно спасло «его от встречи с Мар-гаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу!». Скользнув к третьему этажу, Маргарита увидела испуган-ного мальчика лет четырех. — Мама, я боюсь, — позвал он. Маргарита влетела в комна-ту. «- Не бойся, маленький… это мальчишки стекла били… А ты спи! Подложи руку под щеку, а я тебе буду сниться». Мальчик уснул. Маргарита тихонько вылетела. Она стремительно неслась вверх и вперед. «Лунный свет со свистом омывал ее тело». Скоро позади остался город, зазеле-нели леса, луга… Остановилась она у реки. Вдоволь наплавав — шись в теплой воде, Маргарита вышла на берег. Под ветвями верб толстомордые лягушки играли марш в честь Маргариты, русалки и нагие ведьмы приветствовали ее почтительными ре-верансами. Некто козлоногий поднес ей бокал шампанского и осведомился, «на чем она прибыла?». Узнав, что верхом на щет-ке, он распорядился немедленно прислать машину. «Тут же появилась открытая машина. Маргарита опустилась на широ-кое заднее сиденье. Машина взвыла и поднялась почти к самой луне,., пропала река, Маргарита понеслась в Москву».
Глава 22 При свечах
«После всех чудес сегодняшнего вечера Маргарита уже до-гадывалась, к кому именно в гости ее везут, но это не пугало ее. Надежда на то, что там удастся добиться возвращения своего счастья, сделала ее бесстрашной». Маргариту высадили иа каком-то кладбище, где ее встре-тил Лзазелло. Они взвились в воздух и через несколько секунд высадилисьпа Садовой. Азазслло бесшумно открыл дверь квар-тиры № 50. Они долго шли в абсолютной темноте, поднимаясь по ши-роким ступеням и, казалось, конца им не будет. Непонятно, как «в прихожей обыкновенной московской квартиры» могла по-меститься эта невидимая, бесконечная лестница? Их встретил длиннолицый мужчина, в котором многие тот-час узнали бы Коровьева. После обычных своих ужимок и трес-котни ни о чем Коровьей, наконец, перешел к делу. «- Вы женщина весьма умная и, конечно, уже догадались о том, кто наш хозяин. Сердце Маргариты стукнуло, и она кивнула головой. — Ежегодно мессир дает один бал» — весенний бал полно-луния. По традиции «хозяйка бала должна непременно носить имя Маргариты» и быть местной уроженкой. «Вы не откаже-тесь принять на себя эту обязанность? — Не откажусь, — твердо ответила Маргарита». Они снова долго шли, переходя из зала в зал, пока Коровьев ‘не стукнул в дверь, из-под которой пробивалась узкая полоска света. В небольшой комнате «сидел тот, кого… бедный Иван иа Патриарших убеждал в том, что дьявола не существует. Этот несуществующий и сидел на кровати. Волапд был одет в одну ночную длинную рубаш-ку, грязную и заплатанную на левом плече». Нагая ведьма Гелла натирала его колено какой-то дымящейся мазью. У спинки кровати сто-ял Азазелчо. Перед маленьким шахматным столиком сидел «громаддшшшй черный котище,, держащий в правой лапе шах матного коня. Несколько секунд длилось молчание… — Приветствую вас, королева, и прошу меня извинить за мой домашний вид», — сказал, улыбнувшись, Волаид. — «Нога раз-болелась, а тут этот бал… — Позвольте мне, — тихо попросила Маргарита. Волаид пристально поглядел на нее и пододвинул к ней ко-лено. Горячая, как лава, жижа обжигала руки, но Маргарита, не морщась, стараясь не причинить боли, втирала ее в колено. — Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляю-щая душу тоска?» — спросил Воланд. «- Нет мессир, ничего этого нет, — ответила умница Мар-гарита, — а теперь, когда я у вас, я чувствую себя совсем хоро-шо». — Мессир, — склонился к хозяину Азазелло, — «полночь приближается»…
Глава 23 Великий бал у Сатаны
Маргариту отвели в бассейн, где окатили сначала кровью, а затем прозрачной, ароматной водой. На ноги ей надели туфли, сшитые из лепестков бледной розы. В волосах заблестел коро-левский алмазный венец. Тяжелая цепь с подвеской в виде чер-ного пуделя в овальной раме повисла на шее. В сопровождении Коровьева и Бегемота Маргарита шагну-ла в полную тьму. «- Бал! — пронзительно взвизгнул кот. Бал упал сразу в виде света… звука и запаха». Маргарита, уносимая под руку Коровьевым, пролетала по залам. Играли оркестры, били фонтаны, в бассейнах пенилось шампанское… Наконец они остановились на площадке гигантской лест-ницы, покрытой ковром. Маргариту установили на место, под правую ногу, согнутую в колене, подложили подушку. Рядом встали Коровьев и Азазелло, у ног поместился Бегемот. «Внизу она видела громаднейшую швейцарскую с… необъят-ным камином. Швейцарская и лестница, до боли в глазах зали-тые светом, были пусты». Но вот начали прибывать первые гости. Все они появлялись из пасти камина, кто в виде полуразложившегося праха, кто на виселице, кто в гробу. Хлопнувшись оземь, останки превраща-лись в кавалеров, одетых во фраки, и дам — обнаженных, но в туфельках и с перьями в прическах. Вереница за вереницей поднимались гости по лестнице и по-чтительно кланялись Маргарите. Мужчины целовали ей руку, женщины — согнутое колено. И каждому Маргарита должна была улыбнуться, подарить приветливый взгляд И сказать два-три любезных слова. Кого только тут не было! Знаменитые убийцы, отравители, чернокнижники, короли, сводницы, шулера и сыщики, палачи и самоубийцы… Внимание Маргариты привлекла молодая жен-щина «с какими-то беспокойными и назойливыми глазами». Вездесущий Коровьев поведал, что Фриде, так звали женщи-ну, много лет каждое утро подают платок, которым она когда-то задушила своего новорожденного младенца. Она говорила на суде, «что ей нечем кормить ребенка». — Любите ли вы шампанское? — обратилась к ней Маргарита. — «Я люблю, — моляще говорила женщина, и вдруг механи-чески стала повторять: — Фрида, Фрида!.. Меня зовут Фрида, о королева…» Но Коровьев и Бегемот оттеснили ее, и она пропала в толпе. А гости все шли и шли… «Все их имена спутались в голове, лица слепились в одну громаднейшую лепешку… Ноги Марга-риты подгибались, она боялась заплакать», колено «распухло… Она механически поднимала и опускала руку и однообразно улыбалась гостям». Но вот поток стал редеть и скоро иссяк. Маргарите предстояло еще облететь залы, чтобы почтенней-шие гости не чувствовали себя брошенными. — Последний выход, — прошептал ей Коровьев, — и мы сво-бодны. Они снова оказались в большом зале. «С последним ударом часов молчание упало на толпы гостей. Тогда Маргарита опять увидела Воланда»… Азазелло возник перед ним с блюдом в руках. На блюде покоилась голова Берлиоза. — «Михаил Александрович, — негромко обратился Воланд к голове, и… веки убитого приподнялись… — Все сбылось, не правда ли? Вы всегда были проповедником теории, что по от-резании головы жизнь в человеке прекращается… он уходит в небытие… Впрочем, все теории стоят одна другой. Есть… и та-кая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется это! У Маргариты закружилась голова… Толпы гостей стали терять свой облик… Колонны распались, угасли огни… и не стало фонтанов». Она стояла перед дверью, из которой «выпадала полоска света. И в эту приоткрытую дверь и вошла Маргари-та»
Глава 24 Извлечение мастера
«В спальне Воланда все оказалось, как было до бала. Воланд в сорочке сидел на постели». Гелла накрывала на стол. У стола сидели Коровьев, Азазелло и, конечно же, Бегемот. — «Ночь полнолуния — праздничная ночь», — сказал Во-ланд. — «И я ужинаю в тесной компании приближенных и слуг… Как прошел этот утомительный бал? — Потрясающе! — затрещал Коровьев, — все очарованы, влюблены… сколько такта, сколько… обаяния и шарма! Воланд молча поднял стакан и чокнулся с Маргаритой. Мар-гарита покорно выпила. Живое тепло потекло по ее животу… вернулись силы» Время летело незаметно. Кот, как всегда, валял дурака и ве-селил компанию своими проделками. «Свечи оплывали в кан-делябрах… Судя по всему, подходило к шести утра». Маргарита вопросительно поглядела на Воланда. Тот в от-вет улыбнулся ей вежливо и равнодушно. Черная тоска… под-катила к сердцу Маргариты. Она почувствовала себя обману-той. Никакой награды… никто, по-видимому, ей не собирался предлагать… — Всего хорошего, мессир, — произнесла она… — Может быть, что-нибудь хотите сказать на прощание, — вдруг… сказал Воланд. — Нет, ничего, мессир, — с гордостью ответила Маргарита, — кроме того, что если я еще нужна вам, то я готова охотно испол-нить все, что вам будет угодно… — Мы вас испытывали. Никогда и ничего не просите! Ни-когда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат, и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина!.. Чего вы хотите за то, что сегодня были у меня хозяйкой? Дух перехватило у Маргариты, и она уже хотела выговорить заветные и приготовленные в душе слова, как вдруг… «Фри-да!» — прокричал ей в уши чей-то молящий голос. — «Меня зо-вут Фрида!» И Маргарита, спотыкаясь на словах, заговорила: — Так я… могу попросить об одной вещи? — Потребовать… — отвечал Воланд, — потребовать одной вещи! Ах, как ловко и отчетливо Воланд подчеркнул… — «одной вещи»! Маргарита вздохнула… и сказала: — Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, ко-торым она удушила своего ребенка… — Вы… человек исключительной доброты? Высокомораль-ный человек?.. — Нет, — с силой ответила Маргарита… — Я имела неосто-рожность подать ей твердую надежду. Она ждет… она верит… И если останется обманутой… я не буду иметь покоя всю жизнь». — Что ж, — задумчиво сказал Воланд, — это можно понять. Но каждый должен делать свое дело. «Я этого делать не буду, а вы сделайте сами… — Фрида! — пронзительно крикнула Маргарита-Женщина с исступленными глазами вбежала в комнату. — Тебя прощают. Не будут больше подавать платок». Фрида упала на колени, но Воланд махнул рукой, и она про-пала. «- Благодарю вас, прощайте, — сказала Маргарита и под-нялась… — Что вы хотите для себя?» — спросил Воланд. «- Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули мое-го… мастера, — сказала Маргарита. В комнату ворвался ветер, от подоконника на пол лег зеле-новатый платок ночного света, и в нем появился» мастер. «Маргарита… простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она целовала его… и долго сдерживаемые слезы… бе-жали ручьями по ее лицу». Но больной отстранил ее от себя. Он опустился на стул и угрюмо уставился в землю. Воланд приказал дать ему вина. После первого стакана «взор больного стал уже не так дик и беспокоен». После второго «его глаза стали живыми и осмыс-ленными». «- Кто вы такой? — спросил его Воланд. — Откуда вы сейчас? — Из дома скорби. Я — душевнобольной, — ответил прише-лец… — Вы знаете, с кем вы сейчас говорите?.. — Знаю, — ответил мастер… — Скажите, почему Маргарита вас называет мастером? — Она слишком высокого мнения о… романе, который я на-писал… Роман о Понтии Пилате.., — Дайте-ка посмотреть, — Воланд протянул руку… — Я сжег его… — Этого быть не может. Рукописи не горят». Тотчас же кот подал Воланду рукопись. Тот взглянул на нее «и молча, без улыбки уставился на мастера… — Маргарита… го-ворите же… чего вам нужно? — Прошу опять вернуть нас в подвал в переулке на Арбате, и чтобы лампа загорелась, и чтобы все стало, как было!.. После некоторого молчания Воланд обратился к мастеру: — Так… В арбатский подвал? А кто же будет писать? А мечтания, вдохновения? — У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, — ответил мастер, — ничто меня… не интересует, кроме нее… меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал. — А ваш роман, а Пилат? — Он мне ненавистен… я слишком много испытал из-за него… — Ваш роман вам принесет еще сюрпризы», — улыбаясь, сказал Воланд. — Ну, желаю вам счастья. Маргарита и мастер в сопровождении свиты Воланда выш-ли во двор, сели в большую черную машину, и огни ее «пропали среди других огней на бессонной и шумной Садовой». Через час «в подвале маленького домика, где было все так же, как… до страшной октябрьской ночи прошлого года, сидела Маргарита… а рядом возвышалась стопка нетронутых тетрадей… В соседней комнате… лежал в глубоком сне мастер. Маргарита открыла тетрадь и прочитала: — «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла нена-видимый прокуратором город…»
Глава 25 Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненави-димый прокуратором город… Пропал Ершалаим — великий го-род, как будто несу шествовал на свете… Странную тучу при-несло со стороны моря… четырнадцатого дня весеннего месяца нисана… Ливень хлынул неожиданно, и… гроза перешла в ура-ган». В саду на балконе под колоннами «на ложе у небольшого стола, уставленного яствами и вином», возлежал прокуратор. «Человек в капюшоне пересек площадку сада, вступил на мо-заичный пол балкона и, подняв руку» в приветствии, сказал: «- Прокуратору здравствовать и радоваться!.. Я слушаю приказания прокуратора». Это был Афраний, начальник тайной службы прокурато-ра. Пилат предложил вошедшему присоединиться к его трапе-зе. Только после того, как гость утолил голод, прокуратор пе-решел к делу. Его интересовало, как прошла казнь на Лысой горе. «Не было ли со стороны толпы попыток выражения воз-мущения?.. — Никаких, — ответил гость». Он лично удостоверился в наступлении смерти. Когда осуж-денным предложили «напиток забвения», осужденный Га-Ноц-ри отказался от него и сказал, «что благодарит и не винит за то, что у него отнял и жизнь. — Кого? — глухо спросил Пилат. — Этого он, игемон, не сказал… Единственное, что он ска-зал, что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость». Прокуратор налил себе вина и, осушив чашу, приказал «не-медленно и без всякого шума убрать с лица земли тела… каз-ненных и похоронить их втайне». Последний вопрос касался Иуды из Кирнафа. По слухам, он должен получить деньги за то, что выдал властям «этого бе-зумного философа». Велика ли сумма? «- Этого никто не может знать, нгемон», — спокойно отве-тил Афраний-. — «Он получит эти деньги сегодня вечером… Его… вызывают во дворец» первосвященника. Прокуратора еще интересовало, что представляет собой этот Иуда? Молодой человек работает в меняльной лавке, очень красив, имеет только одну страсть — страсть к деньгам. — Я получил сегодня сведения, — тихо сказал прокуратор, — «…что его зарежут этой ночью… Кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущенных чудовищным предательством этого ме-нялы», решил «убить его… а деньги, полученные за предатель-ство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги». Поэтому я прошу вас… принять все меры к охране Иуды из Кириафа». Возможно ли такое? Выследить человека, узнать, сколько он получил за свое предательство, зарезать его, да еще ухитриться вернуть деньги? И все в одну ночь? Афраний позволил себе усомниться в этом. «- И тем не менее его зарежут сегодня…» Афраний пристально посмотрел на прокуратора, потом попрощался и удалился. «Тут только прокуратор увидел, что… пришли сумерки».
Глава 26 Погребение
«Может быть, эти сумерки и были причиною того, что вне-шность прокуратора резко изменилась. Он как будто на глазах постарел… стал тревожен… забегал по балкону, то потирая руки, то… останавливаясь и начиная бессмысленно глядеть в мозаи-ку пола… За сегодняшний день уже второй раз на него пала тоска… Ему ясно было, что сегодня днем он что-то безвозвратно упус-тил… Он круто остановился и свистнул… Из сада выскочил на бал-кон гигантский остроухий пес… Прокуратор сел в кресло, Ван-га… улегся у ног хозяина… радость в глазах пса означала, что. кончилась гроза, единственное в мире, чего боялся бесстраш-ный пес… что он опять тут, рядом с человеком, которого любил. Но, улегшись у ног, пес сразу понял, что хозяина постигла беда. Поэтому он… поднялся, зашел сбоку и передние лапы и голову положил на колени прокуратору… Действия Банги должны были означать, что он утешает хозяина и несчастье готов встре-тить вместе с ним. Так оба они, пес и человек, любящие друг друга, встретили праздничную ночь на балконе». «В это время гость прокуратора находился в больших хло-потах». Выйдя из дворца Пилата, он направился в город, в хит-росплетении улиц отыскал нужный дом и «оказался у камен-ной террасы, увитой плющом». На его зов «заскрипела дверь и… появилась молодая женщина». У нее Лфрапнй пробыл со-всем недолго. Он покинул дом и «потерялся в потоке прохо-жих… Л женщина… как тень, выскользнула из домика». По дороге, ведущей к дворцу первосвященника, шел моло-дой человек. Он вошел в ворота дворца, но скоро вышел и зас-пешил обратно в город. На половине пути его обогнала женщи-на в темном покрывале, наброшенном на голову. Силуэт строй-ной фигурки показался знакомым молодому человеку. Он ки-нулся вслед за женщиной и окликнул ее: — Низа! Женщина обернулась и довольно сухо ответила: «- Ах, это ты, Иуда? Есть примета, что тот, кого не узнают, станет богатым…» Иуда стал расспрашивать Низу, куда она направляется. Ведь они договорились встретиться нынче ночью у нее. Низа равно-душно отвечала, что ей стало скучно, и она решила пойти за город слушать соловьев в Гефсиманском саду. Иуда, задыхаясь от волнения, попросил позволить ему сопровождать ее. — Л мне не будет скучно с тобой? — кокетливо бросила Низа. И, словно нехотя, согласилась, велев ему, однако, сначала обождать некоторое время, а уж потом идти к гроту в Гефси-манском саду. А то их могут увидеть вместе, чего доброго пой-дут сплетни… Она скрылась. Иуда немного постоял один, а потом «ноги сами, без его воли вынесли его» из города. Через несколько ми-нут он уже бежал под тенью масличных деревьев. «В саду не было ни души». Скоро он услыхал звук падающей воды в гроте. Иуда замедлил шаг и негромко позвал: — Низа! Но вместо Низы дорогу ему преградили две темные фигу-ры и одна из них произнесла:»- Сколько ты получил сейчас?..» «- Тридцать тетрадрахм!.. Вот деньги! Берите, но отдайте жизнь!» — отчаянно вскрикнул Иуда. Кошель мгновенно выхватили из его рук. Как молния, мель-кнул нож и вонзился в сердце Иуды… Тут на дороге появилась третья фигура и передала первым двум какую-то записку. Те быстро упаковали кошель и запис-ку, один из них сунул сверток за пазуху, «и тьма их съела меж-ду маслинами… Бездыханное тело лежало с раскинутыми ру-ками». В своем дворце прокуратор забылся сном. Ему снилась лун-ная дорога. «Он даже рассмеялся во сне от счастья» и двинулся по этой дороге прямо к луне. А рядом с ним шел бродячий фи-лософ. Они спорили о чем-то очень сложном п важном, причем ни один из них не мог победить другого… Сегодняшняя казнь оказалась чистейшим недоразумением… Казни не было!». И «жестокий прокуратор Иудеи от радости плакал и смеялся…». Но сон Пилата был прерван появлением Афрания. Началь-ник тайной службы вынул из-под плаща заскорузлый от крови кошель: — Вы оказались правы, игемон. Иуду из Кириафл зарезали. «Вот этот мешок с деньгами подбросили убийцы в дом перво-священника». На нем кровь Иуды. По мнению Афрания, найти убийц будет очень трудно. Ведь во дворце первосвященника категорически отрицают, что вып-лачивали кому-нибудь деньги. «Даже в полутьме было видно, как сверкают глаза Пилата». Прокуратор небрежно обронил: — А «не покончил ли он сам с собой?.. — Это может быть, прокуратор», — спокойно ответил Афра-ний. Далее Афраний рассказал, как, явившись на вершину хол-ма, погребальная команда не обнаружила одного трупа. Его пытался спрятать в пещере человек по имени Левий Матвей. Сначала он «впал в отчаяние и злобу», но «его удалось успоко-ить, объяснив, что тело будет погребено». Прокуратор поблагодарил Афрания «за все, что сделано по этому делу», и попросил доставить к нему Левия Матвея. «Лунная ночь… отступила в сад, как будто Афраний увел ее за собою. На балкон вступил… маленький и тощий человек в порванном хитоне». «Левий приблизился к столу… и, глядя горящими глазами на прокуратора, зашептал ему: — Ты, игемон, знай, что я в Ершалаиме зарежу одного человека… Иуду из Кириафа, я этому посвящу остаток жиз-ни. Тут наслаждение выразилось в глазах прокуратора… и он сказал: — Иуду этой ночью уже зарезали… — Кто это сделал? — Это сделал я. Прошел час. Левия не было во дворце». Прокуратор «спал и дышал беззвучно. Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокура-тор Иудеи Понтий Пилат».
Глава 27 Конец квартиры № 50
«Наступило утро. Душа Маргариты находилась в полном по-рядке… Ее не волновали воспоминания о том, что она была на балу у сатаны, что каким-то чудом мастер был возвращен к ней, что из пепла возник роман… Все было так, как будто так и дол-жно быть… Через минуту она спала..-.» А между тем в одном из московских учреждений, располо-женном на большой площади, на рассвете субботы целый этаж был занят следствием по делу Воланда. Непрерывно поступа-ли туда новые и новые известия о чертовщине, происходившей в городе. В нехорошей квартире № 50, разумеется, побывали и нео-днократно, «осматривали ее чрезвычайно внимательно… выс-тукивали стены… искали тайников. Однако все эти мероприя-тия никакого результата не дали», в квартире никого обнару-жить не удалось, хотя звуки явственно указывали, что там кто-то находится. Официальные же лица в один голос твердили: «Никакого черного мага Воланда в Москве нет и быть не мо-жет». Выходило что-то уж вовсе невероятное — тысячи люден ви-дели этого мага «равно как и его треклятых ассистентов, а… ниг-де его найти никакой возможности нет». В конце концов, следствие пришло к выводу, что и руковод-ство театра Варьете, и поэт Иван Бездомный, и множество дру-гих людей стали жертвами одной и той же шайки гипнотизеров и мошенников, возглавляемых этим самым магом. К утру поступило сообщение, что проклятая квартира «опять подала признаки жизни». Из нее доносились звуки пианино, на подоконнике сидел неестественных размеров котище черной масти. «Большая компания мужчин, одетых в штатское», несколь-кими группами подъехала к дому на Садовой. Стараясь дер-жаться незаметно, люди разделились на группы и стали подни-маться по парадной лестнице и по черному ходу на пятый этаж. В это время обитатели нехорошей квартиры сидели в сто-ловой, заканчивая завтрак. «- А что это за шаги такие на лестнице? — спросил Коровь-ев. — А это нас арестовывать идут, — Азазелло выпил стопочку коньяку». Дверь квартиры № 50, умело открытая отмычкой, распах-нулась. Одновременно через черный ход ворвалась вторая груп-па захвата. «По всем комнатам рассыпались люди, и нигде ни-кого не нашли, но зато… в гостиной на каминной полке… сидел громадный черный кот». Все попытки поймать наглого котяру были безуспешны. Кот носился по комнате, перелетая с камн^ на на занавески, оттуда — на люстру, палил в пришедших из невесть откуда выхваченного пистолета. Те, в свою очередь, тоже открыли стрельбу. Но длилась она недолго и сама собой затихла, никому не причинив ни малейшего вреда. Даже не-сколько пуль подряд, выпущенных прямо в голову окаянного кота, не произвели своего действия. Эту кутерьму прервал непонятно откуда раздавшийся «тя-желый низкий голос: — Что происходит в квартире? Мне мешают заниматься. Другой, неприятный и гнусавый голос отозвался: — Ну, конечно, Бегемот!.. Третий дребезжащий голос ска-зал: — Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора». После этих слов нахальный котище «перемахнул на подо-конник и скрылся за ним». А в квартире заполыхал огонь. Все наполнилось дымом. «Пламя выхлестнуло в переднюю… Ме-чущиеся во дворе люди видели, как вместе с дымом из окна пятого этажа вылетели три темных силуэта и один силуэт об-наженной женщины».
Глава 28 Последние похождения Коровьева и Бегемота
«Примерно через четверть часа после начала пожара у зеркальных дверей Торгсина», магазина, торгующего исключительно дефицитными продуктами и товарами и только за иностранную валюту, «появился длинный гражданин в клетчатом кос-тюме и с ним черный крупный кот». Войдя в магазин, странная парочка направилась прямиком к кондитерскому отделу, где нагло разворошила пирамиды мандаринов и шоколада, угостившись, что называется, «на халяву». Когда же на свист швейцара прибежали милиционеры, мага-зин сам собой вспыхнул синим пламенем, а «оба негодяя… куда-то девались, а куда — нельзя было понять…». Ровно через минуту после происшествия оба они уже сто-яли возле писательского дома, «у Грибоедова», где, по мнению Бегемота, «как ананасы в оранжереях», вызревал цвет отечественной литературы. Парочка зашагала прямиком к веранде «не чуявшего беды ресторана». Но путь к заветной цели им преградила гражданка, сидящая в дверях с амбарной книгой, куда полагалось записывать всех входящих в ресторан. Граждан-ка категорически потребовала предъявить свои удостовере-ния. Не успел Коровьев признать положение печальным и затруднительным», как негромкий, но властный голос прозвучал над головой строгой гражданки: — Пропустите. Это был директор ресторана Арчибальд Лрчибальдович. Он лично проследил за тем, как усадили сомнительных посетителей, убедился, что все сделано по первому разряду, «честь по чести», и скрылся где-то в глубинах ресторана. Ах, умен был Арчибальд Арчибальдович! Знание последних событий, а главное — феноменальная интуиция подсказали директору, что с oэтими посетителями ссориться никак нельзя и добра от них ждать не приходится. И действительно, пока Коровьсв и Бегемот чокались второй рюмкой водки, в зал ворвались двое мужчин с револьвера-ми и открыли стрельбу по нашим героям. Но оба обстреливаемых растаяли в воздухе, а прямо в потолок ударил столб огня. Через несколько секунд недообгдавшие писатели в панике неслись прочь. И только «заблаговременно вышедший через боковой ход… Арчибальд Арчибальдович» стоял в сторонке, на-блюдая за происходящим.
Глава 29 Судьба мастера и Маргариты определена
«На закате солнца высоко над городом на каменной терра-се… находились двое: Воланд и Азазелло». Они смотрели вниз oна раскинувшийся перед ними город. Внезапно на террасе по-явился оборванный, мрачный человек в хитоне — Левий Матвей. «- Зачем ты здесь? — раздраженно спросил его Воланд. — Он прислал меня… Он прочитал сочинение мастера… и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем… Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли бы тоже… — Передай, что будет сделано, — ответил Воланд… — И покинь меня немедленно. Левий Матвей исчез, а Воланд подозвал к себе Азазелло и приказал: — Лети к ним и все устрой. Азазелло покинул террасу». А через несколько минут появились Коровьев с Бегемотом. Рассказав о своих похождениях, парочка поинтересовалась, какие будут распоряжения. «- Распоряжений никаких не будет… Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся в путь. — Очень хорошо, мессир, — ответили оба героя и скрылись… Гроза… уже скоплялась на горизонте. Черная туча… отрезала солнце… Потом она накрыла его целиком. Стало темно. Эта тьма накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете».
Глава 30 Пора! Пора!
«Проспав до субботнего заката, и мастер, и его подруга чув-ствовали себя совершенно окрепшими». На круглом столе не-известно кем был сервирован обед. «- фу ты, черт! — неожиданно воскликнул мастер… — Нет, послушай, ты же умный человек и сумасшедшей не была, ты серьезно уверена в том, что мы вчера были у сатаны?.. Нет, это черт знает, что такое!..» Маргарита расхохоталась, но потом серьезно сказала: «- Черт знает… и черт, поверь мне, все устроит! — Ну, хорошо, — говорил мастер, — меня похитили из ле-чебницы!.. Вернули сюда… Но… чем и как мы будем жить?.. Я ничего не боюсь… потому что я все уже испытал. Меня слиш-ком пугали и ничем более напугать не могут. Но мне жалко тебя… Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим?» Маргарита гладила его седеющие волосы и шептала о том, что любит его, что «все будет ослепительно хорошо», главное — они вместе. Так сидели они, обнявшись, и слезы бежали по их щекам… За подвальным окошком послышались шаги, и знакомый гнусавый голос произнес: «Мир вам». Это был, разумеется, Азазелло. Маргарита радостно встре-тила гостя, и все осушили по рюмке коньяку за встречу. Но в глазах Азазелло мастеру чудилось «что-то принужден-ное. «Он не просто с визитом, а появился он с каким-то поручением», — думал мастер». Азазелло передал привет от мессира Воланда и приглаше-ние «сделать с ним небольшую прогулку». А вот еще подарок — бутылка вина, того самого, фалернского, «которое пил прокуратор Иудеи». Тотчас из совершенно заплесневевшего кувши-на было разлито по стаканам рубиновое вино. Все выпили. «Свет начал гаснуть в глазах мастера… он почувствовал, что настает конец. Он еще видел, как смертельно побледневшая Маргарита… роняет голову на стол, а потом сползает на пол… Отравленные затихли». Азазелло разжал губы Маргариты и «влил в рот несколько капель того самого вина». Маргарита слабо вздохнула и села. То же самое Азазелло проделал и с мастером. Тот «поднялся, огляделся взором живым и светлым и спросил: — Что же означает :ото повое? — Оно означает, — ответил Азазелло, — что вам пора… — А, понимаю… вы нас убили, мы мертвы… — Ах, помилуйте… вас ли я слышу?.. Ведь вы мыслите, как же вы можете быть мертвы? Разве для того, чтобы считать себя живым, нужно непременно сидеть в подвале?.. — Я понял!.. — вскричал мастер. — Вы тысячу раз правы. — Тогда огонь!.. Огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем». Комната заполыхала в багровых столбах пламени. Они вы-бежали во дворик. «Трое черных коней храпели у сарая, вздра-гивали, взрывали фонтанами землю». Маргарита, за ней Азазелло и последним мастер вскочили на коней и понеслись над городом.
Глава 31 На Воробьевых горах
«Грозу унесло без следа… На холме… виднелось три темных силуэта. Воланд, Коровьев и Бегемот сидели на черных конях… глядя на раскинувшийся за рекою город… В воздухе зашумело», и Азазелло вместе с Маргаритой и мастером опустился «возле группы дожидающихся». — Нам пора, — обратился Воланд к мастеру — Попрощайтесь с городом. Мастер смотрел на город. «В первые мгновения к сердцу под-кралась щемящая грусть, но… она сменилась… бродячим цыганским волнением. — Навсегда! Это надо осмыслить, — прошептал мастер… — Ну что же», — спросил его Воланд, — «прощание совер-шилось? — Да, совершилось, — мастер… поглядел в лицо Воланду прямо и смело. И тогда над горами прокатился страшный голос Воланда: — Пора!! Кони рванулись, и всадники поднялись вверх и поскакали… город… ушел в землю и оставил по себе только туман».
Глава 32 Прощение и вечный приют
» Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля! Как таинствен-ны туманы над болотами. Кто блуждал в этих туманах, кто мно-го страдал перед смертью, кто летел над этой землей… тот это знает… Волшебные черные кони несли своих всадников медленно, и неизбежная ночь стала их догонять… Ночь густела, летела рядом, хватала скачущих за плащи и, содрав их с плеч, разоблачала обманы… Маргарита… видела, как меняется облик всех…». На месте «самозваного переводчика», Коровьева-Фагота, скакал «темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим, никогда не улыбающимся лицом…» o Ночь оторвала и пушистый хвост у Бегемота… тот, кто был котом, потешавшим князя тьмы… оказался юношей, демоном-пажом… Сбоку летел, блистая сталью доспехов, Лзазелло… Исчез бесследно нелепый, безобразный клык и крниоглазие… Лзазелло летел в своем настоящем виде, как демон безводной пустыни, демон-убийца… Изменился мастер. Волосы его… сзади собирались в косу… На ботфортах то загорались, то потухали звездочки шпор. Мастер летел, не сводя глаз с луны, он улыбался ей, и что-то сам себе шептал. «И, наконец, Воланд летел тоже в своем настоящем обличье». Копь его казался глыбой мрака, грива его — тучей, а шторы всадника — звездами. «Воланд осадил своего коня на каменистой безрадостной плоской вершине… Маргарита… разглядела в пустынной местности кресло и в нем белую фигуру сидящего человека». Рядом лежала темная громадная собака. «Всадники остановили своих коней. — Ваш роман прочитали, — заговорил Воланд, поворачива-ясь к мастеру, — и сказали… что он не окончен… Мне хотелось показать вам нашего героя. Около двух тысяч лет сидит он на той площадке и спит, но когда приходит полная луна, его тер-зает бессонница. Она мучает не только его, но п его верного сто-рожа, собаку. Если верно, что трусость — самый тяжелый по-рок, то… собака в нем не виновата. Единственно, чего боялся храбрый пес, это грозы. Ну что ж, тот, кто любит, должен раз-делять участь того, кого он любит. — Что он говорит? — спросила Маргарита, и… ее лицо по-дернулось дымкой сострадания. — Он говорит, что и при луне ему нет покоя… Л когда спит, то видит одно и то же — лунную дорожку, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому что… он чего-то не договорил тогда… четырнадцатого числа весеннего меся-ца писана… — Отпустите его, — вдруг пронзительно крикнула Марга-рита… — Вам не надо просить за него… потому что за него уже по-просил тот, с кем он так стремится разговаривать. — Тут Во-ланд… повернулся к мастеру и сказал: — Ну что же, теперь ват роман вы можете кончить одною фразой. Мастер, как будто бы этого ждал уже… сложил руки руно-ром и крикнул так, что эхо запрыгало по безлюдным… горам: — Свободен! Свободен! Он ждет тебя! Горы превратили голос мастера в гром, и этот гром их раз-рушил… Над черной бездной загорелся необъятный город», с разросшимся за много тысяч лун садом. «К этому саду потяну-лась… лунная дорога, и первым по ней кинулся бежать остроухий пес… Человек в белом плаще с кровавым подбоем… вслед за своим верным стражем», стремительно побежал по лунной дороге. «- Мне туда, за ним? — спросил беспокойно мастер… — Нет, ответил Воланд, — зачем же гнаться по следам того, что уже окончено?.. Тот, кого так жаждет видеть выдуманный вами герой… прочел ваш роман… Оставьте их вдвоем», — указал он вслед ушедшему прокуратору, -. ..и, может быть, до чего-нибудь они договорятся. — Неужели вы, — «продолжал Воланд убедительно и мягко, -. ..не хотите гулять со своей подругой под вишнями?.. Не-ужели вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером?.. Туда, туда. Там ждет уже вас дом… По этой дороге, мастер… Прощайте!..» И мастер со своей подругой направились по песчаной доро-ге «к вечному их дому… Кто-то отпускал на свободу мастера, как сам он только что отпустил им созданного героя…» сына короля-звездочета, пятого прокуратора Иудеи, всадника Понтия Пилата.
Эпилог
Л Москва еще долго гудела невероятными слухами. И ше-поток: «Нечистая сила!» слышался повсюду — в очередях, в трамваях, в магазинах и квартирах… Следствие по делу шайки гипнотизеров и чревовещателей продолжалось долго, но никакого результата не дало. «И кон-чилось следствие, как вообще все кончается. Прошло несколько лет, и граждане стали забывать и Волан-да, и Коровьева, и прочих… И затянулись правдиво описанные в этой книге происшествия, и угасли в памяти. Но не у всех… Каждый год, лишь только наступает весеннее полнолуние, под вечер появляется… на Патриарших прудах… сотрудник Ин-ститута истории и философии, профессор Иван Николаевич Понырев», которого когда-то знали как поэта Ивана Бездомно-го. «Придя под липы, он всегда садится на ту самую скамейку, на которой сидел в тот вечер, когда… Берлиоз в последний раз в своей жизни видел… луну… Час или два проводит так Иван Ни-колаевич… И возвращается домой… совсем больным… Па рас-свете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, нач-нет плакать и метаться… Доводит его до жалкого крика в ночь полнолуния одно и то же. Он видит… палача, который… колет в сердце привязанного к столбу» осужденного. Потом «все меня-ется перед спящим… Протягивается широкая лунная дорога, и на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идет… молодой человек в разорванном хитоне… Идущие о чем-то спорят, хо-тят договориться…» В потоке лунного света появляется женщина и выводит за руку того, в ком Иван Николаевич сразу узнает мастера. Иван во сне протягивает к нему руки и жадно спрашивает: — Так, стало быть, этим и кончилось? — Этим и кончилось, мой ученик, — отвечает мастер, а женщина подходит к Ивану и говорит: — Все кончилось, и все кончается… И я вас поцелую в лоб, и все у вас будет так, как надо. Она целует его… отступает и уходит со своим спутником к луне… И спит Иван Николаевич со счастливым лицом. Наутро он просыпается… совершенно спокойным* и здоро-вым… И до следующего полнолуния профессора не потревожит никто». Ни палач, ни «пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтийский Пилат».