Любовь в поэзии Маяковского
Я свое, земное,
не дожил,
на земле
свое не долюбил.
В. Маяковский
Жизнь В. В. Маяковского со всеми ее радостями и горестями, болью и отчаянием — в его стихах. Произведения поэта рассказывают нам о жизни поэта, о его любви, о том, когда и какой она была.
В самых ранних стихотворениях («Я», «Любовь», трагедия «Владимир Маяковский») о любви говорится вне связи с личными переживаниями поэта. Но вот вы открываете поэму «Облако в штанах» — и вас сразу охватывает тревожное ощущение большой и страстной любви:
Нежные!
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!
И дальше с той же трагической силой поэт рассказывает о своей безответной любви, жарким пламенем охватившей его сердце, причинившей ему мучительную, нестерпимую боль:
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Эта трагическая любовь не выдумана. Поэт настойчиво убеждает нас в правдивости переживаний, описанных в поэме:
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было, было в Одессе.
«Приду в четыре»,- сказала Мария.
Восемь. Девять. Десять…
И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошенное.
Будет любовь или нет?..
Да! Любовь была, и он горел в ней ярким пламенем. Давид Бурлюк, вместе с Маяковским выступавший в 1914 году в Одессе, в своих воспоминаниях говорит, что первой любовью Маяковского была Мария, которую он встретил в Одессе. Поэт Василий Каменский, бывший вместе с ним в Одессе, рассказывает об этом гораздо подробнее: «Маяковский влюбился здесь в красавицу Марию Александровну… Взволнованный, взметенный вихрем любовных переживаний, после первых свиданий с Марией он влетал к нам в гостиницу этаким праздничным весенним морским ветром и восторженно повторял: «Вот это девушка! Вот это девушка!»
Василий Каменский же рассказывает о трагическом исходе первой любви Маяковского и о том, что позже, вспоминая, что было в Одессе, поэт с горечью сказал: «Любить нельзя — масса тяжелых неприятностей».
Из других источников известно, что между Маяковским и Марией встало препятствие, одно из тех, которые порождались тогдашней общественной жизнью, социальными условиями, основанными на неравенстве людей, на господстве материальных расчетов или обывательских предрассудков. В поэме этому дано очень краткое объяснение словами самой Марии, но мы почему-то надолго запоминаем эти убийственные строки:
Вошла ты,
резкая, как «нате!»,
муча перчатки замш,
сказала:
«Знаете —
я выхожу замуж».
Но вот еще что известно: после смерти Маяковского эта женщина (М. А. Щаденко, в девичестве Денисова) создала один из первых скульптурных портретов Маяковского.
Пути любви неисповедимы, и приносит она поэту чаще всего боль и горе. В поэме «Флейта-позвоночник» (1915), как и в «Облаке…», звучит не радость любви, а отчаяние:
Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда уйду я, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!
И, обращаясь к Богу, поэт требует:
…слышишь!-
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимой!
О том, что поэт не нашел в любви своего счастья, с горечью говорит он и в поэме «Человек»:
Гремят на мне
наручники, любви тысячелетия…
Любовь предстает здесь в образах,
выражающих одно лишь страдание:
И только боль моя острей — стою,
огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви.
В стихах, обращенных к любимой, столько страсти, нежности и вместе с тем сомнений… В них слышится даже протест, даже отрицание любви:
Любовь! Только в моем
воспаленном мозгу была ты!
Глупой комедии
остановите ход!
Смотрите —
срываю игрушки-латы
я,
величайший Дон-Кихот!
В начале 1929 года в журнале «Молодая гвардия» появляется стихотворение «Письмо т. Кострову из Парижа о сущности любви»: в сердце поэта родилась новая любовь, «опять в работу пущен сердца выстывший мотор». Это была встреча с Татьяной Яковлевой, и любовь была взаимной.
«Письмо т. Кострову…» и опубликованное много лет спустя «Письмо Татьяне Яковлевой» несут в себе новые настроения, новые интонации. В них уже нет надрыва и тоски. «Письмо т. Кострову…» радостно, проникнуто счастливым ощущением большой, настоящей любви:
…как на свиданье,
простаивая, прислушиваюсь:
любовь загудит — человеческая,
простая…
Вместе с тем это философское произведение, где любовь рассматривается и оценивается не только с личной, но и с общественной точки зрения. К такому глубокому осмыслению любви Маяковский пришел еще в пору работы над поэмой «Про это». Тогда он писал: «Исчерпывает ли для меня любовь все? Все, но только иначе. Любовь — это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает, оно не может проявляться во всем… если нет «деятельности», я мертв… Любовь не установишь никакими «должен», никакими «нельзя» — только свободным соревнованием со всем миром».
В самой же поэме он мечтал об огромной, всеохватывающей любви:
Чтоб не было любви — служанки замужеств,
похоти,
хлебов. Постели прокляв,
встав с лежанки,
чтоб всей вселенной шла любовь.
Теперь эта идея возвышенной любви несколько «приземлена», и само определение ее стало конкретнее:
Любить — это с простынь,
бессонницей рваных, срываться,
ревнуя к Копернику, его,
а не мужа Марьи Иванны, считая
своим соперником.
Любовь поэта — это не только личное. Она вдохновляла его на борьбу и творчество, воплощаясь в поэтические шедевры:
Нам любовь
не рай да кущи, нам любовь
гудит про то,
что опять в работу пущен
сердца
выстывший мотор.
Гордость и ласка звучат в строках «Письма Татьяне Яковлевой»:
Ты одна мне
ростом вровень, стань же рядом
с бровью брови…
И даже конец стихотворения, в котором чувствуется конфликт, звучит без отчаяния. Здесь лишь обида и уверенность в том, что любовь в конце концов победит:
Ты не думай,
щурясь просто из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток моих больших
и неуклюжих рук. Не хочешь?
Оставайся и зимуй, и это
оскорбление
на общий счет нанижем. Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму — одну
или вдвоем с Парижем.
Маяковский был по складу своего характера лириком. У него было слишком ранимое сердце. Он сам говорил об этом в поэме «Люблю»:
У прочих знаю сердца дом я
Оно в груди — любому известно!
На мне ж с ума сошла анатомия.
Сплошное сердце — гудит повсеместно…
Больше чем можно,
больше чем надо —
будто
поэтовым бредом во сне навис —
комок сердечный разросся громадой:
громада любовь,
громада ненависть…
Эти строки написаны в 1916 году, но и спустя десять — двенадцать лет, до самых последних дней жизни, он жаждал любви.
«У такого человека,- с грустью писала художница Е. А. Лавинская,- не было места, где бы ласковые руки жены или близкого друга освободили его хоть немного от него самого». Он надеялся найти такого друга в Татьяне Яковлевой. Но… увы.
В предсмертном письме, написанном за два дня до рокового выстрела и адресованном «Всем», поэт в последний раз говорит о любви: «В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил…»
Как говорят —
«инцидент исперчен», Любовная лодка
разбилась о быт. Я с жизнью в расчете,
и не к чему перечень взаимных болей,
бед
и обид…
Этими словами сказано очень многое о страстной, мятущейся, одинокой душе, о жизни, прекрасной и трагической, и о разбивающем сердца черном слове «быт», за которым просматривается страшная действительность несбывшихся надежд, ведущая к еще более страшному времени тридцать седьмого года.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)