«МНЕ ШЕСТНАДЦАТЬ, Я МИР ОБНИМАЮ ЛЮБЯ…»
…Радуйся, юноша, молодости
своей, и в дни юности твоей да
будет сердцу благо…
Ветхий Завет
Молодость счастлива тем, что у нее есть
будущее. «Мне шестнадцать, я мир обнимаю
любя…» — написал юный волгоградский поэт,
трагически погибший в восемнадцать лет.
Мне тоже скоро будет восемнадцать. Порой
чувствую необъятность жизненных сил, бес-
причинную веселость и любовь ко всему све-
ту. Чего, кажется, тревожиться, когда в жиз-
ни все складывается хорошо? Почему же
иной раз жестокая тоска охватывает
ничто не радует, жизнь представляется бес-
смысленной? Наверное, потому, что слишком
часто приходится сталкиваться с несправед-
ливостью, жестокостью, бесчеловечностью.
Как проводят время большинство моих ро-
весников? Гоняют до одури на мотоциклах,
слоняются по улицам, ищут, где выпить, или
развлекаются на дискотеках. Мне не о чем
порой даже поговорить со сверстниками. Но
тяжелее всего видеть их жестокость. Ко всем:
к родителям, к учителям, к слабым, к жи-
вотным.
Часто размышляю о том, как человек ста-
новится жестоким и почему зло так часто
торжествует.
И здесь мне хотелось бы сказать о двух
явлениях нашего общества, которые рождают
жестокость. Очень многие проходят через ко-
лонию, и почти все — через армию. О зоне
и об армии — два произведения современной
литературы.
Роман Леонида Габышева «Одлян, или
Воздух свободы» — повествование о подрост-
ке, позже юноше, Коле, по кличке сначала
Камбала, потом Глаз и Хитрый Глаз. Это рас-
сказ о мире, где господствует унижение и на-
силие. «Глазу становилось невмоготу. Тиски
так сдавили кисть, что она перегнулась попо-
лам: мизинец касался указательного пальца.
Казалось, рука переломится, но гибкие кос-
точки выдерживали.
— Глаз, а ну улыбайся. И знай: медленно
буду сжимать, пока кости не хрустнут или
пока не сознаешься.
— Ладно, Глаз, пока хватит. Вечером
пойдем с тобой в кочегарку. Суну твою руку,
правую руку, в топку, и подождем, пока не
сознаешься».
Страшнее всего, что по требованию запра-
вил зоны (в данном случае Камани) Коля сам
сует руку в тиски или подставляет голову под
удар. Иначе будет еще хуже. Читаешь роман
и понимаешь: человек попадает в колонию,
и общество перестает его защищать. Лагерное
начальство делает вид, что ничего не замеча-
ет. Нет, хуже, сознательно использует часть
заключенных (так называемых рогов и воров),
которым предоставляются льготы и послабле-
ния, чтобы те держали всех остальных в по-
рядке. А уж порядок зеки-заправилы наво-
дить умеют…
Сцен, подтверждающих сказанное, в рома-
не много. Вот одна. Первые дни в зоне. Майор,
по прозвищу Рябчик, проверяет дежурство.
Он спрашивает парня:
«- Прописку сделали?
Коля молчал. Ребята заулыбались.
— Сделали, товарищ майор, — отвечал
цыган.
— Кырочки получил?
— Получил, — теперь ответил Коля.
— Какую кличку дали?
— Камбала, — ответил Миша».
То, чему улыбнулся майор с зеками, про-
писка и кырочки, заключались в жестоком
избиении и унижении, но к этому люди, по-
ставленные следить за исправлением заклю-
ченных, относятся как к должному. Значи-
тельная часть романа состоит из подобных
эпизодов. Что же, может быть, благодаря пи-
сателю не только Хитрый Глаз, но и читатель
постигает, что такое свобода.
В повести Сергея Каледина «Стройбат» по-
казаны несколько дней из жизни военных
строителей, которые выполняют «почетную
обязанность советских граждан». Это сборная
часть, своего рода свалка, куда собрали
«скверну» из многих стройбатов. Поэтому нра-
вы здесь не так уж отличаются от зоны, да и
интересы те же. «Короче, ехали в ад, а попали
в рай. Вот ворота, а справа, метров двести, —
магазин. А в магазине — рассыпуха молдав-
ская, семнадцать градусов, два двадцать литр.
С десяти утра. Малинник!»
Закон здесь: сильный всегда прав! Силь-
ные — это.»деды», слабые — «салабоны». Ка-
залось бы, разница небольшая: на год раньше
пришел на службу. Но это как цвет кожи. Де-
ды могут не работать, пьянствовать, издевать-
ся над первогодками. Те должны все терпеть.
Человек не значит ничего, становится бес-
правным рабом: «Сперва Женька решил Егор-
ку с Максимкой Косте подарить, да потом
одумался — всего-то пахарей у него — эти
двое. Егорка, кроме основной работы, Женьку
с Мишей Поповым обслуживает: койку запра-
вить, пайку принести из столовой, постирать
по мелочи, а Максимка — Колю, Эдика и Ста-
рого». Порядок здесь старшие тоже наводят
быстро: «Егорку Женька обработал сразу, тот
почти не рыпался. Пару раз ему кровь пустил
слегка, а чучмеки почему-то крови своей бо-
ятся. А… с Максимкой повозился подольше…»
Насилие здесь — обычное дело. Цент-
ральная сцена повести — грандиозная драка
между ротами. Или эпизод с Костей Карамы-
чевым. Последние восемь месяцев он работал
грузчиком на хлебокомбинате и крал что мог.
От пьянства «не просыхал». Когда же, .»вко-
нец оборзев», попался, командир роты Дощи-
нин «предложил Косте н. а выбор: или он дело
заводит, или Костя срочно чистит… все четы-
ре отрядных сортира». Тот выбрал последнее,
взяв, разумеется, помощников из молодых.
При «дембеле» же этот командир дал Косте
следующую характеристику: «За время служ-
бы… рядовой Карамычев К. М. проявил себя
как инициативный, выполняющий все уставные
требования воин… морально устойчив… Ха-
рактеристика дана для предъявления в Мос-
ковский университет». Что ж, готов интел-
лигент.
Возможно, скоро и мне предстоит идти
служить. Неужели придется два года тер-
петь унижения, забыть, что ты человек? Нет,
физических лишений я не боюсь. Как гово-
рится: «Служить бы рад, прислужив. аться
тошно».
Прочитаны оба произведения. Они не
слишком художественны, есть погрешности
против стиля и законов литературы. Зато
в них нет погрешностей против правды. Пи-
сателям веришь. И веришь еще в то, что ес-
ли мы очень захотим, то жестокости станет
меньше.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)