Мои впечатления от поэмы Владимира Маяковского «Облако в штанах»
Разбирая эту поэму, можно представить Маяковского, вышагивающего по берегу бухты и чеканящего на песчаном пляже в Куоккале строки «Облака в штанах» под ритм своих могучих шагов. На сыром песке остаются следы немалых сапог, в сознании поэта рождаются бессмертные стихи. Скоро Маяковский прочитает свою «программную вещь» Горькому, и внешне суровый автор пьесы «На дне» будет лить слезы, как маленький ребенок, познав потрясение от интересной поэмы. Это будет в 1915 году.
«Облако в штанах» не такая уж крупная по объему поэма. Но
В поэме изображается «громада-любовь и громада-ненависть». Есть здесь и немало приземленных эпизодов, низменных поступков, сниженных образов. Само «облако» опускается вниз до уровня человеческих «штанов», и слово переосмысляется поэтом. Но все равно я постоянно ощущаю возвышенное начало в поэме. Это именно громада, равная самому поэту. В нее вошли в сжатом, концентрированном виде многие мотивы ранней лирики Маяковского.
Для поэмы специфично противопоставление поэта толпе, идеальный образ лирического героя. Здесь и мир низменных вещей и явлений, и жертвы города, и музыкальные образы, и гротескная фигура вывернутого человека с «одними сплошными губами».
Маяковский сознательно подчеркивает преемственность с ранним творчеством, замечая в своих резких и афористически емких строках:
Мною опять славословятся
Мужчины, залеженные, как больница,
И женщины, истрепанные, как пословица.
Компоненты даны крупно, с превышением привычных размеров. Дождинки «гримасу громадят», напоминая Везувий, Нотр-Дам. Но и лирический герой огромен: «жилистая громадина», «глыба», «громадный». Я вижу борьбу великанов. Кто же победит? Герой «стонет, корчится», «скоро криком издернется рот». Глаголы передают страдание и отчаяние его. А тут еще расширились, расшатались, разыгрались нервы. Маяковский переводит этот известный фразеологизм в метафору, которая порождает уже целую цепочку развернутых метафор. И вот нервы влюбленного мечутся, танцуют, скачут, так что и у них уже подкашиваются ноги.
Изумительно передано томительное ожидание свидания. И вот, наконец, Мария приходит и сообщает, что выходит замуж. Резкость и оглушительность известия поэт сравнивает с собственным стихотворением «Нате». Кражу любимой — с похищением из Лувра «Джоконды» Леонардо да Винчи. А самого себя — с погибшей Помпеей.
Во второй части тетраптиха тема любви получает новое решение: речь идет о любовной лирике, преобладающей в современной Маяковскому поэзии. Поэзия эта озабочена тем, чтобы воспевать «и барышню, и любовь, и цветочек по росам». Темы эти мелки, а поэты, которые размокли «в плаче и всхлипе», мелки вдвойне. Они «выкипячивают, рифмами пиликая, из любви и соловьев какое-то варево».
Здесь поэт обращается к теме искусства. Оно, по мнению Маяковского, в буржуазном обществе антинародно и античеловечно. Оно существует само для себя и не озабочено страданиями людей. Оно не хочет видеть, как «улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать». Более того, поэты сознательно бросаются от улицы, «ероша космы». Поэт вновь населяет ее персонажами своей ранней лирики. «Крик толчком» стоит «из глотки». Придавленные пролетками и такси, бедняки заполняют площадь. Улица присела и заорала «Идемте жрать!» Но есть нечего.
Поэты боятся уличной толпы, ее «проказы». Между тем люди города «чище венецианского лазорья, морями и солнцем омытого сразу!» Лирический герой тоже оказывается поэтом и — в противовес буржуазным златоустам и поварам «варева» — присоединяется к жертвам города, заявляя
Я знаю —
Солнце померкло б, увидев
Наших душ золотые россыпи
Поэт противопоставляет нежизнеспособному искусству подлинное, пиликающим «поэтикам» — самого себя: «Я — где боль, везде». Обращаясь к простым людям, поэт заявляет: «Вы мне всего дороже и ближе». Он гордится людьми, считая, что они держат в своей пятерне «миров приводные ремни!» и «сами творцы в горящем гимне». Для них он и создает свои строки.
Вновь происходит схватка великанов. Город «дорогу мраком запер», выставил громадные «вавилонские башни» Круппов, Голгофы, «тысячу тысяч Бастилий», своих «великих» . В противовес всем им выступает Поэт, предтеча «шестнадцатого года», — по его мнению, года революций. Он, словно Данко, готов вытащить душу, растоптать ее — и окровавленную дать, «как знамя». А за ним видится идеальный образ «идущего через горы времени, которого не видит никто». За этими двумя «спасителями» — будущее. Вместе с ними пришло время иного искусства, иных гимнов и ораторий. Поэтому герой объявляет мир криком: долой ваше искусство, искусство пошлости и камерной замкнутости!
Нам, здоровенным,
С шагом саженным,
Надо не слушать, а рвать их —
Их, присосавшихся бесплатным приложением
К каждой двуспальной кровати!
Но взаимопонимания нет, согласие не дано, близости не наступает. Мария — это не хрупкая Тамара. Она не гибнет, но душу ее забирает какой-то современный «ангел». А на долю Поэта-Демона достается его кровавое сердце, которое несет он, «как собачка… несет перееханную поездом лапу».
Завершение поэмы — картина безграничных пространств, недостигаемых высот и масштабов. Сияют зловещие звезды, высится враждебное небо. «Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо». Она не слышит, как идет горестно, но гордо Поэт, волоча через жизнь «миллионы огромных чистых Любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)