«Нахлебник» Тургенева в кратком содержании
Сначала список действующих лиц с обстоятельными характеристиками. Вот некоторые из этих лиц и характеристик.
Павел Николаевич Елецкий, 32 лет. Петербургский чиновник, неглуп. Человек не злой, но без сердца.
Ольга Петровна Елецкая, урожденная Корина, его жена, 21 года. Доброе, мягкое существо.
Василий Семеныч Кузовкин, дворянин, проживающий на хлебах у Елецких, 50 лет.
Флегонт Александрыч Тропачев, сосед-помещик, 36 лет, не женат. Служил в кавалерии. По природе грубоват и даже подловат.
Нарцыс Константиныч Трембинский, дворецкий и
Егор Карташов, управитель, 60 лет. Пухлый, заспанный. Где можно крадет.
Прасковья Ивановна, кастелянша, 50 лет. Сухое, злое и желчное существо.
Видим на сцене зал в доме богатой молодой помещицы. Окна в сад, столы, кресла. Хлопочет и грозно командует дворецкий перед приездом господ.
В Петербурге Ольга Петровна вышла замуж за чиновника. Они сегодня впервые должны приехать. Их ждут.
Вот наступает всеобщее волнение: господа приехали! Дворецкий командует: «Музыканты! Музыканты по местам! Где хлеб-соль?»
Шесть разряженных девок бегут в переднюю, управляющий выходит с блюдом на крыльцо, остальная дворня толпится в дверях.
Подъезжает карета, музыка играет фальшиво: «Гром победы раздавайся…».
» — Ну вот, мы дома», — говорит Ольга мужу и указывает на него дворовым: » — Вот вам ваш новый господин…». Прошу любить и жаловать».
» — Матушка вы наша, голубушка»…, — умиляется кастелянша Прасковья, , принимая у Ольги шляпу и мантилью.
Кузовкин, «проживающий на хлебах», которого дворецкий все время третирует небрежно и свысока, робко подходит к госпоже. Она его узнала! . А потом Ольга идет осматривать дом и сад после долгой разлуки, приглашает с собой Кузовкина с его бедняком приятелем Ивановым, живущим по соседству. Она явно милое существо, судя по ее отношению к бедным и слабым.
Что касается мужа… Едва она удалилась в сопровождении осчастливленных ее вниманием жалких спутников, как Елецкий с видом «начальника отделения» приказывает позвать управляющего имением и предварительно выясняет экономические подробности: число душ, качество земель и прочее. Он завтра же собирается обследовать имение жены и, видимо, крепко все заберет в свои руки.
Неожиданно приехал богатый помещик Флегмонт Александрыч Тропачев. Он знакомится с Елецким, очень рад, что появился такой сосед. Поскольку «одному в дороге скучно», Флегмонт Александрыч прихватил с собой Карпачева, дворянина, который у него «по бедности проживает» и всячески угодничает.
Потом, вернувшись из сада, Ольга уходит к себе, видимо, переодеться с дороги; остальным подают завтрак.
Между прочим, в ходе разговора за столом выясняется, что Кузовкин, униженный, бедный Кузовкин, живущий здесь «на хлебах», — наследник какого-то сельца Ветрово, но никак не может выиграть давнюю тяжбу: нет денег. «Гербовая бумага одна чего стоит. А человек я бедный-с».
» — Да расскажите нам, в чем дело?» — предлагает Елецкий.
И Кузовкин, выпив очередную рюмку «для куражу», рассказывает длинную историю. Тут и векселя кому-то кем-то из родственников выданные, и «казенные недоимки», и аукционные торги. Бесконечная, бестолково рассказанная история вызывает всеобщий хохот. Выясняется в конце концов, что какой-то немец все векселя скупил и тяжба теперь идет с его наследниками.
Тропачев, богатый и наглый, для которого эти истории — забавное развлечение, требует чтобы Кузовкин еще и спел песенку. Тот отказывается. Но Тропачеву известно, что при покойном владельце усадьбы, , Кузовкин играл роль шута, пел и плясал, когда прикажут.
» — Видите вы этот бокал шампанского? Я вам его за галстук вылью», — обещает ему Тропачев. Он со слабыми не церемонится.
«Кузовкин. Вы этого не сделаете-с. Я этого не заслужил-с. Со мной еще никто…
Тропачев. Вы не хотите петь?
Кузовкин. Не могу я петь-с.
Тропачев. Вы не хотите? . Раз…».
Кузовкин. Помилуйте-с… за что вы так со мной поступаете? Я вас не имею чести знать-с… Да и я сам все-таки дворянин — извольте сообразить…
Тропачев. В последний раз…
Кузовкин. Полноте-с, говорят… Я вам не шут дался…
Елецкий. В самом деле, оставьте его.
Тропачев. Да помилуйте, ведь он при вашем тесте играл же роль шута?
Кузовкин. То дело прошлое-с».
И тут же несчастный «нахлебник» старается принять веселый вид и даже просит пощады: «Погорячился, господа, что делать… Стар я стал-с, вот что… Ну и отвык тоже.
Тропачев. По крайней мере хоть выпейте этот бокал.
Кузовкин. . Вот это с удовольствием».
Это уж который бокал? Тропачев его явно все время спаивает. Видно, для собственной забавы. Ему приятно издеваться над зависимым, жалким, униженным. .
Кузовкин быстро пьянеет, бормочет что-то про немца Гангинместера, который лишил его имения Ветрово.
» — Ему что! Служил — служил по провиантейской части — знать, наворовал там тьму-тьмущую — ну и говорит теперь — вексель мой».
Когда-то артист МХАТа Михаил Яншин играл эту роль; играл комедию, за которой трагедия.
И тут входит прихвостень Тропачева, Карпачев, незаметно перед этим выходивший из комнаты, и, подкравшись сзади к пьяному Кузовкину, вдруг надевает ему на голову бумажный колпак. Все хохочут. Даже Петр, смеется, выглядывая из-за двери. Как счастлив Карпачев, что удалось угодить хозяину. Он тоже растоптанный и униженный нахлебник, и не способен даже понять весь трагизм ситуации.
Но реакции Кузовкина предвидеть никто не мог.
Психологи утверждают: в каждом человеке, даже самом униженном, есть чувство собственной значимости. Порой не отдавая себе в этом отчета, человек ощущает свое попранное достоинство и при этом способен даже на поступки, вроде бы на первый взгляд необъяснимые.
А еще есть великая заповедь из Нагорной проповеди Христа: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Видимо, это значит: относитесь бережно к чужой жизни, достоинству, интересам…
Сначала Кузовкин, рыдает, бормоча сквозь слезы: «За что, за что, за что»… Он бросает колпак на пол и, укоряет Елецкого: «В первый день вашего приезда… В первый день… За что, за что вы меня топчете в грязь?.. А я вас так ожидал, так радовался…
Тропачев. Ну, полноте… Что вы в самом деле?
Кузовкин. Я не с вами говорю… вам позволили надо мной ломаться… вы и рады. Я с вами говорю, Павел Николаевич. Что покойный ваш тесть за даровой кусок хлеба да за старые жалованные сапоги вволю надо мною потешался —так и вам того же надо? Ну да; его подарочки соком из меня вышли, горькими слезинками вышли… Что ж, и вам завидно стало? Эх, Павел Николаевич! Стыдно, стыдно, батюшка!… А еще образованный человек, из Петербурга…
Елецкий. Послушайте, однако, вы забываетесь. Подите к себе да выспитесь. Вы пьяны… Вы на ногах не стоите.
Кузовкин. Я высплюсь, Павел Николаевич, я высплюсь… Дело не в том, Павел Николаевич. А вот вы что заметьте. Вот вы теперь при всех меня на смех подняли, вот вы меня с грязью смешали, в первый же день вашего приезда… а если б я хотел, если б я сказал слово…
Елецкий. Э! Да он совсем пьян! Он сам не знает, что говорит.
Кузовкин. Извините-с… Я пьян — но я знаю, что я говорю. Вот вы теперь — барин важный — петербургский чиновник, образованный, конечно… а я вот шут, дурак, гроша за мной нету медного, я попрошайка, дармоед… а знаете ли вы, кто я? вот вы женились… На ком вы женились — а?
Елецкий. Уведите его, пожалуйста…
Кузовкин. Постойте, милостивый государь… Вы мне еще не сказали, на ком вы женились… Вы барин, знатный человек, не правда ли? Вы женились на Ольге Петровне Кориной… Корины — фамилья ведь тоже старинная, столбовая… а знаете ли, кто она, Ольга-то Петровна? Она… она моя дочь!..
Елецкий. Вы… вы с ума сошли…
Кузовкин. Да, я сошел с ума»…
Вскоре занавес падает. Первое действие окончено.
Второе действие. Гостинная. На диване сидит Ольга, подле нее кастелянша Прасковья Ивановна, которая спрашивает: «Матушка, каких девушек изволите к своей особе приказать определить?
Ольга. Каких хочешь».
Договорившись с барыней, Прасковья Ивановна начинает обычные рабские словоизлияния:
» — Голубушка вы наша… Не нарадуемся мы, глядя на вас… Пожалуйте ручку, матушка…».
Госпожа ее отсылает. Затем короткий разговор Ольги с мужем. Оказывается, Елецкий уже распорядился выслать Кузовкина: » — Конечно, он человек бедный, жить ему нечем… Ну, что ж, ему можно будет в другой какой-нибудь твоей деревне комнатку отвести, жалованье назначить, харчи…».
Ольга велит чтобы Кузовкин пришел проститься с ней перед отъездом, .
Они одни в гостиной. Старик падает на колени, долго все отрицает. «Сумасшествие, Ольга Петровна, простите…».
Но Ольга настаивает: «Говорите же — правда это?»
И тогда Кузовкин «вдруг опускает голову и шепчет: «Правда».
Вот, очень коротко, эта правда.
» — Лет мне эдак было двадцать с небольшим… А родился я, можно сказать, в бедности, — а потом и последнего куска хлеба лишился — и совершенно, можно сказать, несправедливо… а впрочем, воспитанья, конечно, не получил никакого… Батюшка ваш покойный, Царство ему небесное!.. надо мною сжалиться изволил — а то бы я совсем пропал, точно; живи, дескать, у меня в доме, пока-де место тебе сыщу. Вот я у вашего батюшки и поселился. Ну, конечно, места на службе сыскать не легко — вот я так и остался…
И скажу я вам, Ольга Петровна, был ваш покойный батюшка крутой человек, такой крутой, что и прости Господи!.. на руку тоже маленечко дерзок — и когда, бывало, осерчают, самих себя не помнят. Выпить тоже любил…
Ну-с, вот сначала жил он, батюшка-то ваш, с покойницей матушкой вашей в больших ладах… Соседка у нас в ту пору завелась… Ваш батюшка возьми да к ней и привяжись… Матушка ваша, бывало, по целым дням сидит одинешенька, молчит; а то и всплакнет… Другие соседи, помещики, к вашему батюшке тоже неохотно езжали, отбил он их от дому своим, можно сказать, высокомерьем; так вот, вашей матушке, бывало, не с кем и словечка было перемолвить… Сам, бывало, уедет, а ее запрет… От всякой безделицы в гнев приходил. И чем ваша матушка более перед ним смирялась, тем он пуще злился. Наконец совсем перестал с ней разговаривать, вовсе ее бросил. Ах, Ольга Петровна! Ольга Петровна! Натерпелась она в ту пору горя, ваша-то матушка! Вы ее не можете помнить, Ольга Петровна, млады вы были слишком, голубушка вы моя, когда она скончалась. Такой души добрейшей, чай, теперь уж и нет на земле».
Ольга, видимо, в нее. У Тургенева потом будет еще много благородных, милых героинь во всевозможных дворянских гнездах. Но этот помещик, издевавшийся над матерью Ольги, своей женой… Он тоже, увы, не исключение.
Рассказ Кузовкина длиннейший, здесь лишь отрывки.
«Начала его уговаривать, а он как вдруг закричит на нее да, взявши палку… Вот он и… да-с. Ах, Ольга Петровна, смертельно оскорбил он вашу матушку и словами и… и продчим-с… Покойница словно полоумная на свою половину прибежала, а он крикнул людей да в отъезжее поле… Тут вот… тут… случилось… дело. Должно полагать-с, что у вашей матушки, у покойницы, от такой обиды кровной на ту пору ум помешался… Как теперь ее вижу…
Ну-с… вот-с, в тот вечер… вот она и говорит мне вдруг: «Василий Семеныч, ты, я знаю, меня любишь, а он вот меня презирает, он меня бросил, он меня оскорбил… Ну так и я же…». Знать, рассудок у ней от обиды помутился, Ольга Петровна, потерялась она вовсе… Матушка, Ольга Петровна, пощадите старика… Не могу… Скорей язык отсохнет!
На другой же день… вдруг скачет доезжачий на двор… Что такое? Барин упал с лошади, убился насмерть, лежит без памяти… А лежал он в степной деревушке, у священника за сорок верст… Как ни спешила, сердечная, а в живых уже его не застала…
Ольга. Стало быть… я ваша дочь… Но какие доказательства?..»
Но Кузовкин и не собирается ничего доказывать. » — Доказательства? Помилуйте Ольга Петровна, какие доказательства? У меня нет никаких доказательств! Да как бы я смел? Да если б не вчерашнее несчастье, да я бы, кажется, на смертном одре не проговорился — скорей бы язык себе вырвал! И как это я не умер вчера! Помилуйте! Ни одна душа до вчерашнего дня, Ольга Петровна, помилуйте… Я сам, наедине будучи, об этом думать не смел. После смерти вашего… батюшки… я было хотел бежать куда глаза глядят… виноват — не хватило силы — бедности испугался, нужды кровной. Остался, виноват… Но при вашей матушке, при покойнице, я не только говорить или что, едва дышать мог, Ольга Петровна. Доказательства! В первые-то месяцы я вашей матушки и не видал вовсе — она к себе в комнату заперлись и, кроме Прасковьи Ивановны, горничной, никого до своей особы не допускали… а потом… потом я ее точно видал, но, вот как перед Господом говорю, в лицо ей глядеть боялся… О чем вы беспокоиться изволите? Какие тут доказательства! Да вы не верьте мне, старому дураку… соврал — вот и все… Из ума выжил… не верьте, Ольга Петровна, вот и все».
Старик отказывался от всякой помощи, но Ольга почти насильно вручила ему потом бумагу.
» — Это мы вам назначаем… сумму… для выкупа вашего Ветрова…».
И опять приезжает в гости Тропачев, и ему сообщают мимоходом, что Кузовкин свое дело выиграл, получено известие и он собирается уезжать в свое Ветрово.
Дворецкий подносит всем бокалы. «За здоровье нового владельца!» — возглашает Тропачев.
Но при всей этой веселой кутерьме… Какие страшные нравы! Самодуры, топчущие чужие души; бедность и зависимость других; эгоизм и равнодушие петербургского чиновника, и неожиданно, — доброта, богатство и доверчивая щедрость положительной героини Ольги, превратившей трагедию в милый водевиль.
© Вольская Инна Сергеевна, 1999 г.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)