Отношение к революции 1917 года М. Горького, А. Блока и наше
Что зовем мы началом,
Часто это конец.
Мы подходим к концу
Начинать все сначала.
Где конец — там начало.
Т. Элиот
Революция не умеет ни жалеть, ни хоронить своих мертвецов,
И. Сталин
В стихотворении «Народ и поэт» Блок обращается к «художнику», то есть, видимо, к самому себе: «Тебе дано бесстрастной мерой измерить все, что видишь ты». Я думаю, что никакое рассуждение, так же как и чувство, не может быть объективным, «бесстрастным», но я согласна с этим утверждением, потому что человек искусства действительно
Христос — это Праведник и Жертва, кто более всего нужен всем людям, не только «цвету рабочего класса и демократической интеллигенции», когда все рушится, когда ничего не видно и все звереют от этого. Обоих писателей всегда изумляло сочетание в народе жестокости и милосердия, как в калейдоскопе ежеминутно меняющихся местами. Сразу после «Двенадцати» Блок пишет «Скифов», как бы историческое объяснение такого характера, такой судьбы. Это обращение к «старому миру», по-моему, не только европейскому, но и русскому, чтобы он сквозь «злобное», «скифское» увидел добро и любовь в народе и поддержал их, дабы они погасили ненависть в душах «двенадцати». Горький же считал, что заслуга большевиков и революции в том, что они «поколебали азиатскую косность и восточный пассивизм» и благодаря этому «Россия теперь не погибнет», а жестокость может скоро «внушить отвращение и усталость, что означает для нее гибель». Прогноз писателя, к несчастью, не оправдался: аппетит приходит во время еды.
Сейчас мы по-новому узнаем историю, и меньше становится людей, абсолютно поддерживающих революцию. Все чаще название «Великая Октябрьская социалистическая революция» заменяют на «Октябрьский переворот». Все, что произошло с нами за семьдесят три года, было гениально предсказано Бакуниным еще в середине прошлого века и сказано самому Марксу. Но что поделаешь, «из-за иллюзии человек теряет свободу», теряет и свободу выслушивать критику.
Христос предупреждал о лжепророках, которые придут «в овечьей шкуре, но суть волки хищные», и «узнаете их по плодам их». Плоды мы видим, да и сами мы, наверное, отчасти являемся плодами.
Мне кажется, что самое сильное чувство, порожденное революцией 1917 года, — страх. Сейчас эта революция кажется прологом конца света, а когда-то таким концом казались Варфоломеевская ночь, падение Рима, нашествие Орды… Ужасно то, что ничто не смогло остановить «кровавый дождь», не останавливает и сейчас, мы действительно «ходим по кругу».
Мне думается, крупные теоретики должны остерегаться власти, так как они часто используют отвлеченные понятия: массы, классы и тому подобное, и это отдаляет их от жизни. Пробуждающаяся жажда практики толкает их на эксперимент, а жизнь сумбурна, они пытаются внести в нее рационализм, но живые люди понимают его по-живому, а чаще по-животному. И то, что было справедливо в научных трудах, на деле оборачивается трагедией. А отказ от идеи, в которую вложено столько сил, смерти подобен.
Люди, рвущиеся к власти, всегда забывают пример Макбета и Клавдия, забывают о том, что несет в себе власть на крови. Большевики избрали новый способ прикрытия преступления: узаконить его. Благое намерение — прекратить мировую войну — обернулось братоубийством, оправданным «классовой борьбой». А ведь еще греческие трагики говорили, что трудно утихомирить «жажду крови», когда «в сердце царит месть», и «горе тому, кто поддерживает ее».
Встряска души в революции переросла в попытку ее изъятия. Громадность, «величие» происходящего, политику про — тивопоставили личному. Личность отодвинули на второй план (в отличие от христианства и других религий) слова, обращенные к молодым и утверждающие, что мораль — нечто «выгодное тому или иному классу», зоологическое деление на классы само по себе — все это сломало или сгладило у многих внутренний барьер, именуемый совестью, Богом, после чего «все, стало быть, можно». То, что происходит в душе, нельзя изменить разумом. Шок, потерянность человека, сначала рвуще-мятущие, а потом пассивные, продолжались долго, но его не лечили, а вгоняли болезнь вглубь.
Мне революция представляется еще одной потерей. Я не спорю, что не всем жилось хорошо в России (этого не может быть вообще, чтоб абсолютно всем было хорошо), были голодные, униженные, но, несмотря на это, в России была особая душевная тонкость. Ее, той, больше не будет, она ушла вместе с Турбиными, Живаго… Душевная тонкость возродится, я верю, но она уже будет иной.
Люди верующие принимали революцию как Божью кару. Нам надо, я думаю, принять ее так же: это спасет нас от проклятий, Проклинать свое прошлое, как бы ужасно оно ни было, может только нехороший человек. Мы уже имели такой опыт и увидели его плоды. Надо сделать то, что мы не сделали тогда: сострадать прошлому. Даже тем, «через кого приходят грехи». Это очень трудно, но, если задуматься, были ли они счастливы? Что вспоминали?
(1 votes, average: 5,00 out of 5)