Своеобразие поэтической речи Николая Некрасова
Николай Алексеевич Некрасов родился 10 декабря 1821 года в украинском местечке Немирове. Там служил тогда в армии его отец, вскоре вышедший в отставку и поселившийся в своем ярославском селе Грешневе. Ранние впечатления во многом определили тот факт, что, даже сделавшись великим всероссийским поэтом, Некрасов остался певцом Волги и русского севера. Многое из того, что будет потом содержанием его стихов, прошло через собственный опыт еще маленького Некрасова, и прежде всего — людские муки. Страдания дворовых, крестьян, бурлаков сливались с
Очень рано началась жестокая и беспощадная борьба за право на самостоятельность. После пяти лет учения Некрасова в ярославской гимназии отец решил отдать сына в военную школу — Дворянский полк. Но в Петербурге юноша, нарушив волю родителя, стал готовиться в университет. Разгневанный отец лишил его какой бы то ни было поддержки. Будущий великий поэт, опытный издатель, руководитель крупнейшего и популярнейшего журнала России начал свою петербургскую жизнь без денег, без связей. Такова была расплата за отказ идти обычным путем, за желание стать писателем.
Между тем начинал он бледно. Первая публикация в журнале «Сын Отечества№» в октябре 1838 года не обещала ничего интересного. Девятнадцати лет от роду издав «Мечты и звуки», он, подобно Гоголю, сжег потом тираж своей первой книги — и понятно отчего. Белинский мимоходом ее буквально уничтожил, дважды заметив в короткой, на одну страницу, рецензии, что «посредственность в стихах нестерпима». Сегодняшнего читателя эта книга ничем не привлечет. Некрасов с отрочества писал много и, по собственным неоднократным признаниям, легко. Но высокопарность авторской речи в сочетании с конкретностью образов создавала комический эффект.
Приехав в Петербург шестнадцати лет вопреки отцовской воле, Некрасов потому и выжил в столичном городе, что обладал феноменальной работоспособностью. В первые годы жизни в Петербурге он пишет чрезвычайно много: стихотворные зарисовки, рифмованные рецензии, фельетоны, пародии, — и никакой литературной поденщины не чурается. Очень рано проявляется и организаторский талант поэта. В 1843 году он издает сборник «Статейки в стихах без картинок», куда вошла часть его собственного стихотворного фельетона «Говорун». Сочиняя до середины сороковых годов для заработка водевили и даже куплеты к чужим водевилям, стихотворные сказки, повести — словом, «статейки в стихах», он скоро довел свою и без того бойкую поэтическую речь до подлинного совершенства, до той естественности и свободы, когда и прозой не скажешь точнее.
Один из современных литераторов сказал о Некрасове: «Каждое его стихотворение можно переписать, пересказать, объяснить прозой». Такое мнение распространено, но оно далеко от истины. Н. А. Некрасов — и в этом его особая заслуга — нашел ту горько-ироническую интонацию, при которой поэтическая форма оттеняет и подчеркивает прозаичность, грубость, будничность содержания. На стыке высокой поэзии и самой обыденной прозы высекается искра новой поэтики. Поэт не просто впустил в свой стих жаргон, фольклор, речь городской улицы, говор деревни — он не чуждался самых прозаических, даже натуралистических деталей. Но, вплавляя их в поэтический текст, добивался как бы скрещивания лучей:
Питаясь чуть не жестию,
Я часто ощущал
Такую индижестию,
Что умереть желал.
Или столь актуальное сто пятьдесят лет спустя:
Столица наша чудная
Богата через край:
Житье в ней нищим трудное,
Миллионерам — рай.
Сходно говорят герои Ф. М. Достоевского, щедро мешая «низкую» лексику с высокой, пафосной. Впрочем, Некрасов не только воспроизводит речь мещанина или ремесленника. Он и в собственную, авторскую поэтическую речь, нередко весьма возвышенную, то и дело вставляет просторечные, диалектные слева. Лирический герой Некрасова не считает себя небожителем, не романтизирует себя. Он такой же, как и все, обитатель огромного города, подверженный недугам века — от неверия в себя до пресловутой индижестии. В его стихах мелькают то термин из публицистической статьи, то бытовая лексика:
Не просыпайся же, бедный больной!
Так в забытьи и умри ты…
Очи твои не любимой рукой —
Сторожем будут закрыты!
Разве без этого больничного сторожа, без этой детали была бы так невыносима безысходность, давящая грудь рассказчика? Вот еще несколько строк из этой блистательной баллады — «В больнице:
Впрочем, не вечно чужою рукой
Здесь закрываются очи.
Помню: с прошибленной в кровь головой
К нам привели среди ночи
Старого вора: в остроге его
Буйный товарищ изранил.
Кончилось тем, что угрюмый злодей,
Пьяный, обрызганный кровью,
Вдруг зарыдал — перед первой своей
Светлой и чистой любовью!
Речь автора абсолютно естественна, но с волшебным, высоким взлетом интонации в последней строке. Незатейливая рифма «кровью — любовью» только подчеркивает трогательную простоту этой истории, малодостоверной, обреченной на трагический финал. Некрасов вообще не гнушался самыми незамысловатыми рифмами, и чем дальше — тем больше; в ранних его стихах глагольные рифмы типа «свезут-испекут», «удобряет-начинает» почти не встречаются. Между тем срифмовать прилагательные или существительные в одном падеже для зрелого Некрасова — привычное дело: так рассказ приобретает особую простоту.
Почти все его стихи сюжетны. Дав читателю полюбоваться пейзажем, он тут же отвлекается на очередную больную тему, на очередной мрачный или трогательный сюжет, но нигде не выступает чистым лириком, чистым пейзажистом: в основе текста — всегда событие, история. Читателям интересно узнать, что же будет дальше.
Изучая стихотворные произведения Некрасова, создававшиеся одновременно с поэмами и позже, нельзя не заметить, что встречи поэта с демократическими персонажами часто происходят в дороге, на городских и деревенских улицах, базарах, во время ближних и дальних прогулок, поездок, путешествий. Об этом говорят нам даже заглавия стихов: «В дороге», «На улице», «Прогулки» и другие.
Речь Некрасова проста и почти свободна от тропов: в ней очень мало метафор, пышных уподоблений, гипербол и всего, чем красен золотой век русской поэзии, Некрасов писал в век железный. Совестью русского общества, его наиболее деятельным слоем становится в это время уже не дворянская, разночинная интеллигенция, ее речь не столь изящна и отточенна, как речь дворянина первой половины столетия: она буднична и зачастую вульгарна. Железный век требовал от поэзии простоты, четкости, достоинства. «Мало слов, а горя реченька», — такова не только речь Орины, матери солдатской, но и лаконичная, нарочито скупая речь самого повествователя.
Эмоциональное воздействие стихов Некрасова в значительной степени обеспечено широким использованием трехсложных размеров, до того бывших «париями» русской поэзии, незаслуженно отвергаемых авторами. Четырехстопный ямб мало соответствует речи человека пятидесятых-семидесятых годов XIX века — политизированного, нервного, издерганного. Такая речь в четырехстопный ямб не ляжет — очень уж непохоже на будничный говорок звучит этот размер. Да и в сознании современников Некрасова четырехстопный ямб связывался с поэзией другой — пушкинской — эпохи.
В трехсложном размере, особенно в анапесте, ощутимы надрыв, заунывность фольклорной песни. Но Некрасов блистательно владел и двусложными размерами — прежде всего хореем, который вообще бывает хорош для описания вещей страшных и таинственных. Правда, и ужасы у Некрасова более будничны, как в знаменитом «Плаче детей», но тем они сильнее, и тем горше скорбь автора. И выражается эта скорбь не только содержанием, но и ритмом стиха:
Только нам гулять не довелося
По полям, по нивам золотым:
Целый день на фабриках колеса
Мы вертим — вертим — вертим!
Колесо чугунное вертится,
И гудит, и ветром обдает…
Этого ветра от колеса вполне достаточно, чтобы возник образ, — Н. А. Некрасов часто ограничивается одной, точно выбранной деталью.
Как создавал свои стихотворения поэт? Какими путями добивался он тех поэтических форм, которые в значительной мере определяют собою своеобразие некрасовского стиля?
Теперь, когда нам стало доступно значительное большинство его рукописей, мы впервые получили возможность проследить по ним самый процесс его творчества — от черновых набросков до окончательных текстов.
Уже при поверхностном взгляде на эти десятки и сотни страниц, исписанных его быстрым, темпераментным почерком, мы не можем не прийти к убеждению, что он, как и всякий великий поэт, с неистощимым упорством работал над художественной формой стиха, настойчиво пытаясь придать ему, путем долгих и кропотливых усилий, наибольшую выразительность, точность и звучность. На каждой — буквально на каждой странице мы видели, сколько раз переделывал он один и тот же неудавшийся стих, как огромно было количество забракованных им вариантов и какая глубокая пропасть отделяла его первый вариант от последнего. Не как словесный орнамент была нужна ему прекрасная форма стиха, а как средство наисильнейшего влияния на душевную жизнь читателей. И этой цели он достиг.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)