«Звезды прелестные» в поэзии Пушкина и его современников
Словосочетание прелестные звезды памятно читателям по 7-й главе «Евгения Онегина», отрывки из которой увидели свет в 1828 г.:
У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве.
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна
Средь жен и дев блестит одна.
Это место неоднократно привлекало внимание исследователей. М. И. Шапир указал главный литературный источник пушкинского сравнения красавиц со звездами — хрестоматийные строки из
Кроме того, в уподоблении первой красавицы с луной, окруженной звездами, П. О. Морозов не без оснований усмотрел влияние «Тавриды» С. Боброва :
<…> Все звезды в севере блестящи,
Все дщери севера прекрасны;
Но ты одна средь их луна,
Твои небесны очи влажны
Блестят — как утренние звезды <…>
Список вероятных источников пушкинских строк может быть пополнен. Так, Пушкину, несомненно, было известно стихотворение Баратынского «Звездочка» , в котором к обсуждаемому топосу добавляется мотив множественности :
Взгляни на звезды: много звезд
В безмолвии ночном
Горит, блестит кругом Луны,
На небе голубом.
Взгляни на звезды: между них
Милее всех одна!
За что же? ранее встает,
Ярчей горит она?
<…Себе звезду избрал ли ты
В безмолвии ночном?
Их много блещет и горит
На небе голубом.
Ни в одном из указанных источников нет определения прелестный, которое в пушкинском контексте приобретает особый смысл. Прежде всего, оно воспринимается как относящееся не только и не столько к звездам, сколько к красавицам, которые сравниваются со звездами. При этом два значения прилагательного прелестный, развившиеся в XVIII в., реализуются одновременно, так что оно «сразу обозначает: и 1) очаровательный, чудный, прекрасный <…> и 2) обольстительный, связанный с обольщением, соблазнами» . Доминирует здесь, по-видимому, первое значение — так же, как в близком контексте повести Карамзина «Наталья, боярская дочь» , уже сопоставлявшейся с интересующим нас фрагментом «Евгения Онегина»: «<…> много было красавиц в Москве белокаменной… но никакая красавица не могла сравняться с Натальею — Наталья была всех прелестнее» . Ср. похожие сравнения у М. Яковлева: <…> между юных, милых дев // Как между звезд луна сияла <…> , и у самого Пушкина — во-первых, в «Цыганах»:
Между красавиц молодых
Одна была… и долго ею
Как солнцем любовался я
И наконец назвал моею… —
А во-вторых, в беловой рукописи 8-й главы «Онегина»:
<…> И над поникшею толпою
Сияет царственной главою
И тихо вьется и скользит
Звезда-Харита меж Харит <…>
Аналогичные картины возникают в анонимном романсе «На небе много звезд прекрасных…», опубликованном в 1829 г. :
На небе много звезд прекрасных;
Но мне одна там всех милей —
Звезда любви, звезда дней ясных,
Счастливой юности моей <…В толпе прелестных дев уныло
Всегда одну лишь я ищу;
Увижуль образ сердцу милый,
С него очей я не свожу.
В романсе есть и звезды, и эпитет прелестные, но нет главного — словосочетания прелестные звезды. Между тем по давнему наблюдению В. В. Виноградова, в церковнославянском языке это сочетание является идиоматическим. Оно употреблено в 13-м стихе соборного послания св. ап. Иуды, где о лжеучителях, людях нравственно неустойчивых, сказано: «звезды прелестныя, имже мракъ тмы вовЬки блюдется» . В греческом оригинале эти небесные тела названы asteres planetai ‘звезды блуждающие’ — ср. соврем. рус. грецизм планета. История русского языка знает и другие кальки того же греческого сочетания: преходная звезда, заблудная звезда, а также заблуждающаяся, блуждающая, блудящая, ходящая, движимая звезда.
В русской лексикографии новозаветное выражение не сразу получило окончательное истолкование. В первом издании «Словаря Академии Российской» ему приписано значение ‘метеор’: «Звезда прелестная. Огонь в воздухе раждающийся, которой кажется упадающею звездою, но по сгорении вещества огню подлежащаго изчезает. Звезды прелестныя, им же мрак тмы во веки блюдется. Иуд. I. 13» . Того же мнения придерживался А. С. Шишков, который говорит в своем «Рассуждении о старом и новом слоге…» : «Прелестными звездами называются те воздушные огни, которые, доколе сияние их продолжается, кажутся нам быть ниспадающими звездами, кои потом исчезают <…>» . При этом Шишков цитирует послание Иуды во французском переводе: «<…> ce sont des etoiles errantes, auxquelles l’obscurite des tenebres est reservee pour l’eternite» . Однако выражение etoile errante является перифрастическим синонимом слова planete ‘планета’ — ср., например, русско-французский словарь Ф. И. Рейфа, где оба синонима фигурируют и в дефиниции выражения блудящие звезды, и в дефиниции слова планета. Такое понимание интересующего нас сочетания отразилось во втором издании «Словаря Академии Российской» : «Звезда прелестная. То же, что звезда блудящая» . Рядом находится определение: «Звезда блудящая. Каждая из планет; по тому что оне в разсуждении себя и других звезд переменяют положение» .
У Пушкина прелестные звезды названы «небесными подругами» луны. Такой контекст принуждает читателя предположить, что речь идет либо о луне среди звезд, либо о луне среди других планет. Вместе с тем, нельзя отводить и возможность истолкования прелестных звезд как метеоров. Их появление в тексте романа подготовлено метафорой движущихся огней в заключительных стихах предшествующей строфы : <…> явиться, прогреметь, // Блеснуть, пленить и улететь. Укажем кстати, что астрономическая метафорика вообще не чужда поэтическому языку Пушкина конца 1820-х годов — ср. в стихотворении «Портрет» :
<…> О жены Севера, меж вами
Она является порой
И мимо всех условий света
Стремится до утраты сил,
Как беззаконная комета
В кругу расчисленном светил.
По замечанию Виноградова, в «Евгении Онегине» Пушкин, пользуясь термином прелестная звезда, «каламбурно играет двойственностью его возможных осмыслений» . Иначе говоря, выражение прелестные звезды в LII строфе 7-й главы пушкинского «романа в стихах» может трактоваться и как свободное субстантивно-адъективное сочетание, в котором сохраняются самостоятельные лексические значения обоих компонентов, и как фразеологическое сращение с одним из двух неразложимых значений — ‘планеты’ или ‘метеоры’ . Синтаксическая неоднозначность такого рода характерна для поэтики и стилистики «Онегина» .
Толкование стиха У ночи много звезд прелестных, предложенное Виноградовым, нашло отражение в «Словаре языка Пушкина»: «В соч<етании> <…> прелестная звезда. В каламб<урном> употр<еблении>» . Не вполне понятно, правда, почему это употребление рассмотрено sub voce прелестный, а не в статье «Звезда», где то же самое место из «Евгения Онегина» приведено как пример использования слова звезда в прямом значении.
В комментаторской традиции судьба наблюдений Виноградова оказалась еще менее удачной. Н. Л. Бродский во втором издании своего комментария к «Евгению Онегину» не очень внятно пересказал виноградовские рассуждения и сделал неожиданно односторонний вывод: «Таким образом, применением к московским красавицам выражения прелестная звезда Пушкин давал современному читателю наряду с общепринятым пониманием — прекрасная звезда — красавица — другое осмысление: прелестная звезда — коварная, изменчивая красавица» . В. В. Набоков, не называя имен, но, несомненно, имея в виду Бродского, которого он величал не иначе как «невежественным <…> компилятором» , безапелляционно заявил: «charming stars <…> Some understand this as ‘wanton stars’ , but this is farfetched» . Конечно, в таком карикатурном изложении доводы в пользу неоднозначности сочетания прелестная звезда потеряли всякую основательность. После набоковского демарша комментаторы к наблюдениям Виноградова уже не возвращались: Ю. М. Лотман оставил строки 7, LII, 1-4 без каких-либо пояснений, а Н. М. Шанский, разбирая LII строфу 7-й главы, коснулся стихов 2, 5-6 и 8, но проигнорировал начальный стих.
Каламбурная игра, начатая Пушкиным в 7-й главе «Онегина», имела продолжение. В октябре 1829 г. Баратынский написал стихотворение «В Альбом отъезжающей»:
В небе нашем исчезает,
И красой своей горда,
На другое востекает
Переходная звезда.
Но на век-ли с ней проститься?
Нет, предписан ей закон:
Рано-ль, поздно-ль воротиться
На старинный небосклон.
Покидая, забывая,
Ей подобно, край родной,
Скоро, прелесть кочевая,
Озаришь ты край иной!
Весела красой чудесной,
Потеки в желанный путь —
Только странницей небесной
Воротись когда-нибудь!
Пушкинские прелестные звезды отозвались у Баратынского сразу в трех сочетаниях: переходная звезда, прелесть кочевая и странница небесная. В «Стихотворениях Евгения Баратынского» 1835 г. это произведение напечатано в другой редакции и озаглавлено «К. А. Свербеевой»; выражение прелесть кочевая здесь снято. Наконец, в рукописной редакции ликвидированы выражения переходная звезда и странница небесная : по всей видимости, Баратынский вуалировал следы пушкинского влияния.
Среди непосредственных откликов поэтов пушкинского круга на LII строфу 7-й главы «Онегина» — стихотворение П. А. Вяземского «Д. А. Окуловой», опубликованное в «Северных Цветах на 1832 год»:
Еще на вашем небосклоне,
Теперь пустынно голубом,
Зажжется много звезд прелестных <…>
При таком употреблении идиоматическое значение словосочетания прелестные звезды полностью утрачивается. Перед нами обычный поэтизм, штамп a la Pouchkine — как раз такой, каким он предстанет позднейшему литературному сознанию.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)