ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ
Какие бы ни были высокие
наши устремления, война все
равно оставалась для нас чело-
веческой трагедией от своего
первого и до последнего дня…
К. Симонов
Часто слышим: «в войне», «о войне», «н;
войне». Странно: пропускаем мимо ушей
не вздрагиваем, даже не останавливаемся
Потому что некогда? Или потому, что, «все
зная о войне, мы не знаем только одного —
что это такое? А ведь война — это прежд
всего смерть. Не вообще смерть, а смерт
конкретного человека. Необходимо остано
виться и подумать:
я. А я всегда спешу, мне некогда. Но все-та
ки в последнее время все чаще и чаще ид
с букетом полевых цветов к Вечному огни
Для меня в его трепете — признание живы
мертвым.
Светом скорби людской озарены имена
павших. Миллионы жизней унесла война. Не
было семьи, не потерявшей отца или сына,
мать, брата, сестру, дочь. Не было дома, ко-
торого бы не коснулось горе.,.
Весело щебечут птицы, шелестит листва,
а память возвращает к трагическим страни-
цам повести Бориса Васильева «А зори здесь
тихие». Погибли все девушки, и с гибелью
каждой из них «оборвалась маленькая ниточ-
ка в бесконечной пряже человечества». Ост-
ро ощущаю сейчас горечь от невозвратимос-
ти потерь, а слова старшины Васкова воспри-
нимаю как трагический реквием: «Здесь
у меня болит, — он ткнул в грудь, — здесь
свербит, Рита. Так свербит! Положил ведь я
вас, всех пятерых положил».
Как к незаживающей ране, прикасаюсь
к повести Константина Воробьева «Убиты
под Москвой». Это произведение не про-
чтешь просто так, на сон грядущий, потому
что от него, как от самой войны, болит серд-
це, сжимаются кулаки и хочется единствен-
ного: чтобы никогда-никогда не повторилось
то, что произошло с кремлевскими курсан-
тами, погибшими под Москвой. Учебная
рота шла на фронт. Их было двести сорок
человек. Молодые, красивые ребята, воору-
женные «новейшими винтовками», которые
годны были лишь для парадов, шли молод-
цеватым шагом по площади. Писатель по-
стоянно выхватывает из безликого множества
одно-два веселых лица, дает нам возмож-
ность услышать чей-то звонкий, мальчише-
ский голос, увидеть Алексея Ястребова,
несущего в себе «какое-то неуемное прита-
ившееся счастье» и радость от ощущения
красоты утра и гибкости своего молодого те-
ла. Курсантов переполняет чувство радости
и счастья, а мне хочется кричать от боли:
ведь по названию повести я знаю, что все
они погибнут. Через несколько дней будут
первые жертвы, первый бой и первый бе-
зумный страх перед смертью, будет и пер-
вая бурная радость победы… Но закончит-
ся все это трагической гибелью роты, опи-
санной Воробьевым поразительно сильно.
Дрожь земли, «отвратительный вой прибли-
жающихся бомб», фонтаны взрывов, смятые
каски, поломанные винтовки, автоматные
очереди — это кромешный ад войны, в эпи-
центре которого — курсанты, «до капли по-
хожие друг на друга, потому что все были
с раскрытыми ртами и обескровленными ли-
цами». К. Воробьев не показывает финал этой
сцены. Не зная деталей, я знаю главное —
рота истреблена.
Кровью, сердца написана и повесть К. Во-
робьева «Это мы, Господи!» — еще одна
страница, самая кошмарная и бесчеловечная,
из летописи второй мировой войны. В этом
произведении мы видим новый трагический
лик войны — плен. В плену были разные лю-
ди; мужественные находили силы бороться,
устраивали побеги; слабые покорились и
ждали своей участи — такие вызывают толь-
ко жалость и презрение. Но все пленные за-
служивают милосердия.
В самом заглавии повести слышится го-
лос-стон измученных пленных: «Мы готовы
к смерти, к тому, чтобы быть принятыми то-
бой, Господи. Мы прошли все круги ада,
но свой крест несли до конца, не потеря-
ли в себе человеческое». Потрясают картины
плена, в которых отразилась невероятная
трагедия безвинных жертв: «В лагере были
эсэсовцы, вооруженные… железными лопата-
ми. Они уже стояли, выстроившись в ряд.
Еще не успели закрыться ворота лагеря за
изможденным майором Величко, как эсэсов-
цы с нечеловеческим гиканьем врезались в
гущу и начали убивать их. Брызгала кровь,
шматками летела срубленная ударом лопаты
кожа. Лагерь огласился рыком осатаневших
убийц, стонами убиваемых, тяжелым топо-
том ног в страхе метавшихся людей. Умер на
руках у Сергея капитан Николаев. Лопата
глубоко вошла ему в голову, раздвоив че-
реп». Безмерные страдания, жуткое обличье
полуживых существ, скелетов, обтянутых
кожей, стон, вырывающийся из окровавлен-
ного рта: «Это мы, Господи», — картины, об-
рушившиеся на меня со страшной силой. Что
же ожидало людей? Свобода? Да, но очень
кратковременная, а потом снова плен, но те-
перь уже в советских концлагерях, где че-
ловеческая жизнь превращалась в лагер-
ную пыль…
Сегодня молодожены несут к гранитным
постаментам цветы, чтобы поклониться свет-
лой памяти тех, кто сберег для них сего-
дняшний день и возможность осуществить
свою мечту. И именно в этот миг отчетливо
понимаешь, как справедливы строки поэта:
В восьмидесятых рождены,
Войны не знаем мы, и все же
В какой-то мере все мы тоже
Вернувшиеся с той войны.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)