«Мизантроп» Мольера в кратком содержании
Своим нравом, убеждениями и поступками Альцест не переставал удивлять близких ему людей, и вот теперь даже старого своего друга Филинта он отказывался считать другом — за то, что тот чересчур радушно беседовал с человеком, имя которого мог потом лишь с большим трудом припомнить. С точки зрения Альцеста, тем самым его бывший друг продемонстрировал низкое лицемерие, несовместимое с подлинным душевным достоинством. В ответ на возражение Филинта, что, мол, живя в обществе, человек несвободен от требуемых нравами и обычаем приличий, Альцест решительно
Верность своим убеждениям Альцест не только вслух декларировал, но и доказывал на деле. Так он, к примеру, наотрез отказался улещивать судью, от которого зависел исход важной для него тяжбы, а в дом своей возлюбленной Селимены, где его и застал Филинт, Альцест пришел именно с тем, чтобы вдохновленными любовью нелицеприятными речами очистить ее душу от накипи греха — свойственных духу времени легкомыслия, кокетства и привычки позлословить; и пусть такие речи будут неприятны Селимене…
Разговор друзей был прерван молодым человеком по имени Оронт. Он тоже, как и Альцест, питал нежные чувства к очаровательной кокетке и теперь желал представить на суд Альцеста с Филинтом новый посвященный ей сонет. Выслушав произведение, Филинт наградил его изящными, ни к чему не обязывающими похвалами, чем необычайно потрафил сочинителю. Альцест же говорил искренне, то есть в пух и прах разнес плод поэтического вдохновения Оронта, и искренностью своею, как и следовало ожидать, нажил себе смертельного врага.
Селимена не привыкла к тому, чтобы воздыхатели — а у нее их имелось немало — добивались свидания лишь для того, чтобы ворчать и ругаться. А как раз так повел себя Альцест. Наиболее горячо обличал он ветреность Селимены, то, что в той или иной мере она дарит благосклонностью всех вьющихся вокруг нее кавалеров. Девушка возражала, что не в ее силах перестать привлекать поклонников — она и так для этого ничего не делает, все происходит само собой. С другой стороны, не гнать же их всех с порога, тем более что принимать знаки внимания приятно, а иной раз — когда они исходят от людей, имеющих вес и влияние — и полезно. Только Альцест, говорила Селимена, любим ею по-настоящему, и для него гораздо лучше, что она равно приветлива со всеми прочими, а не выделяет из их числа кого-то одного и не дает этим оснований для ревности. Но и такой довод не убедил Альцеста в преимуществах невинной ветрености.
Когда Селимене доложили о двух визитерах — придворных щеголях маркизе Акасте и маркизе Клитандре, — Альцесту стало противно и он ушел; вернее, преодолев себя, остался. Беседа Селимены с маркизами развивалась ровно так, как того ожидал Альцест — хозяйка и гости со вкусом перемывали косточки светским знакомым, причем в каждом находили что-нибудь достойное осмеяния: один глуп, другой хвастлив и тщеславен, с третьим никто не стал бы поддерживать знакомства, кабы не редкостные таланты его повара.
Острый язычок Селимены заслужил бурные похвалы маркизов, и это переполнило чашу терпения Альцеста, до той поры не раскрывавшего рта Он от души заклеймил и злословие собеседников, и вредную лесть, с помощью которой поклонники потакали слабостям девушки.
Альцест решил было не оставлять Селимену наедине с Акастом и Клитандром, но исполнить это намерение ему помешал жандарм, явившийся с предписанием немедленно доставить Альцеста в управление. Филинт уговорил его подчиниться — он полагал, что все дело в ссоре между Альцестом и Оронтом из-за сонета. Наверное, в жандармском управлении задумали их примирить.
Блестящие придворные кавалеры Акаст и Клитандр привыкли к легким успехам в сердечных делах. Среди поклонников Селимены они решительно не находили никого, кто мог бы составить им хоть какую-то конкуренцию, и посему заключили между собой такое соглашение: кто из двоих представит более веское доказательство благосклонности красавицы, за тем и останется поле боя; другой не станет ему мешать.
Тем временем с визитом к Селимене заявилась Арсиноя, считавшаяся, в принципе, ее подругой. Селимена была убеждена, что скромность и добродетель Арсиноя проповедовала лишь поневоле — постольку, поскольку собственные ее жалкие прелести не могли никого подвигнуть на нарушение границ этих самых скромности и добродетели. Впрочем, встретила гостью Селимена вполне любезно.
Арсиноя не успела войти, как тут же — сославшись на то, что говорить об этом велит ей долг дружбы — завела речь о молве, окружающей имя Селимены. Сама она, ну разумеется, ни секунды не верила досужим домыслам, но тем не менее настоятельно советовала Селимене изменить привычки, дающие таковым почву. В ответ Селимена — коль скоро подруги непременно должны говорить в глаза любую правду — сообщила Арсиное, что болтают о ней самой: набожная в церкви, Арсиноя бьет слуг и не платит им денег; стремится завесить наготу на холсте, но норовит, представился бы случай, поманить своею. И совет для Арсинои у Селимены был готов: следить сначала за собой, а уж потом за ближними. Слово за слово, спор подруг уже почти перерос в перебранку, когда, как нельзя более кстати, возвратился Альцест.
Селимена удалилась, оставив Альцеста наедине с Арсиноей, давно уже втайне неравнодушной к нему. Желая быть приятной собеседнику, Арсиноя заговорила о том, как легко Альцест располагает к себе людей; пользуясь этим счастливым даром, полагала она, он мог бы преуспеть при дворе. Крайне недовольный, Альцест отвечал, что придворная карьера хороша для кого угодно, но только не для него — человека с мятежной душой, смелого и питающего отвращение к лицемерию и притворству.
Арсиноя спешно сменила тему и принялась порочить в глазах Альцеста Селимену, якобы подло изменяющую ему, но тот не хотел верить голословным обвинениям. Тогда Арсиноя пообещала, что Альцест вскоре получит верное доказательство коварства возлюбленной.
В чем Арсиноя действительно была права, это в том, что Альцест, несмотря на свои странности, обладал даром располагать к себе людей. Так, глубокую душевную склонность к нему питала кузина Селимены, Элианта, которую в Альцесте подкупало редкое в прочих прямодушие и благородное геройство. Она даже призналась Филинту, что с радостью стала бы женою Альцеста, когда бы тот не был горячо влюблен в другую.
Филинт между тем искренне недоумевал, как его друг мог воспылать чувством к вертихвостке Селимене и не предпочесть ей образец всяческих достоинств — Элианту. Союз Альцеста с Элиантой порадовал бы Филинта, но если бы Альцест все же сочетался браком с Селименой, он сам с огромным удовольствием предложил бы Элианте свое сердце и руку.
Признание в любви не дал довершить Филинту Альцест, ворвавшийся в комнату, весь пылая гневом и возмущением. Ему только что попало в руки письмо Селимены, полностью изобличавшее ее неверность и коварство. Адресовано письмо было, по словам передавшего его Альцесту лица, рифмоплету Оронту, с которым он едва только успел примириться при посредничестве властей. Альцест решил навсегда порвать с Селименой, а вдобавок еще и весьма неожиданным образом отомстить ей — взять в жены Элианту. Пусть коварная видит, какого счастья лишила себя!
Элианта советовала Альцесту попытаться примириться с возлюбленной, но тот, завидя Селимену, обрушил на нее град горьких попреков и обидных обвинений. Селимена не считала письмо предосудительным, так как, по ее словам, адресатом была женщина, но когда девушке надоело заверять Альцеста в своей любви и слышать в ответ только грубости, она объявила, что, если ему так угодно, писала она и вправду к Оронту, очаровавшему ее своими бесчисленными достоинствами.
Бурному объяснению положило конец появление перепуганного слуги Альцеста, Дюбуа. То и дело сбиваясь от волнения, Дюбуа рассказал, что судья — тот самый, которого его хозяин не захотел улещивать, полагаясь на неподкупность правосудия, — вынес крайне неблагоприятное решение по тяжбе Альцеста, и поэтому теперь им обоим, во избежание крупных неприятностей, надо как можно скорее покинуть город.
Как ни уговаривал его Филинт, Альцест наотрез отказался подавать жалобу и оспаривать заведомо несправедливый приговор, который, на его взгляд, только лишний раз подтвердил, что в обществе безраздельно царят бесчестие, ложь и разврат. От этого общества он удалится, а за свои обманом отобранные деньги получит неоспоримое право на всех углах кричать о злой неправде, правящей на земле.
Теперь у Альцеста оставалось только одно дело: подождать Селимену, чтобы сообщить о скорой перемене в своей судьбе; если девушка по-настоящему его любит, она согласится разделить ее с ним, если же нет — скатертью дорога.
Но окончательного решения требовал у Селимены не один Альцест — этим же донимал ее Оронт. В душе она уже сделала выбор, однако ей претили публичные признания, обыкновенно чреватые громкими обидами. Положение девушки еще более усугубляли Акаст с Клитандром, которые также желали получить от нее некоторые разъяснения. У них в руках было письмо Селимены к Арсиное — письмом, как прежде Альцеста, снабдила маркизов сама ревнивая адресатка, — содержавшее остроумные и весьма злые портреты искателей ее сердца.
За прочтением вслух этого письма последовала шумная сцена, после которой Акаст, Клитандр, Оронт и Арсиноя, обиженные и уязвленные, спешно раскланялись. Оставшийся Альцест в последний раз обратил на Селимену все свое красноречие, призывая вместе с ним отправиться куда-нибудь в глушь, прочь от пороков света. Но такая самоотверженность была не по силам юному созданию, избалованному всеобщим поклонением — одиночество ведь так страшно в двадцать лет.
Пожелав Филинту с Элиантой большого счастья и любви, Альцест распрощался с ними, ибо ему теперь предстояло идти искать по свету уголок, где ничто не мешало бы человеку быть всегда до конца честным.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)