Осмеяние обывательщины, трусости и самодурства в сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина
Книга М. Е. Салтыкова-Щедрина «Сказки» стала своеобразным итогом, обобщением всей творческой деятельности писателя.
На ее страницах мы снова встречаемся с помпадурами, но они уже предстают перед нами в образах медведей и волков, а трепещущие либералы приобретают образ премудрого пескаря. В сказках общественная жизнь и мораль подвергнуты мастерской сатире. Это и критика самодержавных принципов правительственных верхов и эксплуататорских классов, и разоблачение либеральной интеллигенции, и протест против пассивности, покорности
Взяв за основу сказки о животных, сатирик использовал готовые, созданные народом сравнения и характеристики: всем известно, что волк жаден и жесток, лиса коварна и хитра, заяц труслив, щука хищна и прожорлива, осел глуп, а медведь глуп и неуклюж одновременно. Введение подобных образов избавляло от необходимости пояснять скрытый в сказках смысл. Все и так было понятно.
Так, в сказке «Медведь на воеводстве» автор представляет все формы проявления самодурства и единоначалия медведей. Перед нами три воеводы-медведя, сменяющие один другого на царстве: злого сменяет ретивый, ретивого, в свою очередь, добрый. Но смена правительства никаким образом не отражается на общем состоянии лесной жизни. Не случайно про Топтыгина 1-го говорится: «… он, собственно говоря, не был зол, а так, скотина». То есть зло — типичная черта звериной, медвежьей власти. Да и совершается оно с каким-то наивным простодушием: «Потом стал корни и нити разыскивать, да, кстати, целый лес основ выворотил. Наконец, забрался ночью в типографию, станки разбил, шрифт смешал, а произведения ума человеческого в отхожую яму свалил. Сделавши все это, сел, сукин сын, на корточки и ждет поощрения».
Обличению паразитизма господствующих классов посвящены сказки о диком помещике и двух генералах. В них писатель показывает всю ничтожную сущность господ, которые, оставшись одни, без своих кормильцев и слуг, приходят к полному одичанию. Автор, без сомнения, сочувствующий народу, в то же время негодует по поводу покорности и бездеятельности народных масс. Так в «Повести о том, как один мужик двух генералов прокормил» он с горечью отмечает крайнюю забитость и пассивность сильного и выносливого мужика, который мог бы сам легко управиться со своими угнетателями, но не протестует, не возмущается. Наоборот, он даже сам вьет веревку, чтобы генералы привязали его к дереву.
В сказках, героями которых становятся зайцы и рыбы, Салтыков-Щедрин выступает с беспримерной сатирой на либеральную интеллигенцию, запуганную правительственной реакцией. Так, в «Самоотверженном зайце» перед нами предстает особый вид трусости, свойственный интеллигенции, но не чуждый и народу. Заяц труслив, но это не просто трусость. Главное заключается в другом: «Не могу, волк не велел», — вот его основная жизненная позиция. Волк отложил съедение зайца на неопределенный срок, и тот покорно ждет своей участи. Сам, однако, считает это вовсе не трусостью, а внутренним благородством и честностью. Таким образом получается некое сочетание возведенной в принцип покорности и страха — самоотверженная трусость. Здравомыслящий заяц, наоборот, проповедует идею «цивилизации волчьей трапезы». Он разрабатывает проект разумного поедания зайцев: чтобы волки не сразу поедали их, а только часть шкурки с них срезали, чтобы спустя некоторое время заяц другую мог представить. Этот проект не что иное, как злая пародия на теории либеральных народников.
Крайняя степень трусости проявляется в образе премудрого пескаря, который всю жизнь жил и дрожал. Сатирическая тональность еще более усиливается при упоминании о том, что пескарь не просто в воде плавал и щук боялся, он был «просвещенный, умеренно либеральный». Вяленая вобла возводит те же принципы, которыми жил пескарь, в ранг теории, заключающейся в следующем: «уши выше лба не растут» или «тише едешь — дальше будешь».
Едкой иронией проникнута также сказка «Орел-меценат», высмеивающая одновременно низкие умственные способности правящих кругов и нелепые версии о великодушии царей. Рассказав о неудачных попытках сделать из орла мецената, автор подводит итог: «То ли… просвещение для орлов вредно, или то, что орлы для просвещения вредны, или, наконец, и то, и другое вместе».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)