Природа в «Слове о полку Игореве»
«Слово о полку Игореве», ценнейший по своему художественному значению памятник древнерусской литературы, отличает своеобразие и целый ряд характерных особенностей, резко выделяющих его из ряда современных ему летописных памятников.
Принимая концепцию, согласно которой «золотое слово» Святослава является идеологически центральным моментом всего повествования; концепцию, трактующую «Слово» как произведение агитационное; ряд особенностей можно объяснить именно некоторой спецификой назначения.
Не скованный рамками
В поисках ответа на вопрос о том, кто же был человек, воспевший поход Игоря и способствовавший Святославу в деле сплочения князей русских для решительного похода на половцев, большинство исследователей сходятся на том, что он принадлежал дружине князя киевского Святослава, либо — дружине Игоря, князя Новгород-Северского; хотя часть исследователей допускали галицко-волынское происхождение автора «Слова».
Но родился ли он в Киеве, Новгород-Северском или Галицко-Волынском княжестве, был ли дружинником или междукняжеским поэтом, остается несомненной как приближенность его к придворным княжеским кругам, так и тесная, неразрывная связь с народным началом. Впрочем, ничего странного в этом не было, так как выходцы из крестьян и холопов нередко попадали не только в младшую, но даже в старшую дружину. Эта связь с народом проявляется и в определенно сильном влиянии, которое оказала на поэта устная словесность, и в анимистической системе мироощущения, восприятия природы, духом которой проникнуто все «Слово».
Профессор Н. К. Гудзий отмечал, что в «Слове» «больше, чем в любом другом русском памятнике присутствуют элементы языческой мифологии». И действительно, сама природа является в произведении активно действующим лицом; присутствуют старые языческие боги — Велес, Даждь-Бог, Стрибог, Хорс; появляются мифические Див, Обида с «лебедиными крылы», Карна и Жля. Но, принимая во внимание время, когда жил автор «Слова» и его приближенность к околокняжеским кругам, нет оснований считать, что он не был связан с христианством. Следует учитывать так же, что в те времена еще очень живо было двоеверие, поэтизировавшее природу, языческая основа которого особенно сильно чувствовалось в народном, массовом восприятии мира.
Почему же безымянный автор обращается в основном к языческим, а не христианским связям? На это существует ряд оснований.
Во-первых, это уже оговоренное выше влияния литературы устной, т. е. народной, которой языческое начало было исконно ближе.
Во-вторых, зная, что именно на устоявшуюся языческую основу, веками жившую на Руси, было привнесено, причем насильственно, христианство, встречавшее активный отпор, после обусловившей двоеверие; нам кажется справедливым предположить, что поскольку два столетия новой веры не могли в корне изжить взлелеянное столетьями, автор «Слова» мог, исходя из специфики своих задач, резонно рассчитывать — сознательно или интуитивно — что скорей найдет отклик, апеллируя к глубинным, устойчивым понятиям, которые живы исконной, «генетической» памятью предков в душе каждого русского человека — независимо от того, князь он или простой крестьянин.
Оставив, впрочем, этот фактор на правах догадки, обратимся к третьему, наиболее, на наш взгляд, значимому. Решающую роль, по-видимому, сыграло то обстоятельство, что внутреннему творческому самоощущению автору «Слова» живое и яркое поэтическое восприятие, свойственное язычеству, было ближе и созвучней холодноватой сдержанности христианства. Здесь любопытно вспомнить Веселовского, который отмечал, что с приходом христианства яркие эпитеты сменяются на полутона.
Неудивительно поэтому, что образ природы в «Слове» является доминирующим. В полном соответствии с языческим мироощущением природа в «Слове» — не фон, театр, на котором разворачиваются события, — она органически связана с каждым действующим лицом, одновременно взирая на происходящее и принимая непосредственное в нем участие. Она во всем и все в ней.
Природа здесь — не бессловесна, она звучит, говорит в полный голос: «нощь стонущи», «галици свою ръчь говоряхуть», «земля тутнетъ», а Донец обращается к Игорю с речью человеческой.
Вообще, все «Слово», как и сама природа, звучит, поет, звенит на разные голоса: в нем «крычат тълъгы», «тутнетъ земля», «трубы трубятъ», «гримлютъ сабли», «трещатъ» и «поютъ копiа харалужныя», «вьются голоси», а Ярослав с вельможами побеждают не просто так — «звонячи въ прадедною славу». Именно через образ природы выражает автор сочувствие, сострадание — не столько даже войску Игоря, лично его поражению, сколько всей Русской земле, предчувствуя, чем может обернуться для нее это поражение. Принимая живое участие в людях, природа предстает в «Слове» жалеющей и помогающей. Вещим сердцем чуя беду, всячески старается она предупредить Игоря, а когда не внимает он знамению — то и помешать: «солнце ему тъмою путь заступаше; нощь стонущи ему грозою». Не дремлют и силы враждебные дружине Игоря: «уже во бъды его пасетъ птиць по дубiю; влъци грозу въ срожать по яругамъ; орли клектом на кости звъри зовутъ; лисицы брешутъ на чръленыя щиты». «О Руская землъ, уже за шеломянемъ еси!» — сокрушается автор: родная земля не дала бы в обиду, защитила бы своих сынов.
Но вот «падоша стязи Игоревы» и «ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось», так же, как почти век назад «уныша цвъты жалобою, а древо съ тугою къ земли пръклонилося», когда погиб юный князь Ростислав.
Единство природы и человека особо подчеркивается упоминанием богов — олицетворенных сил природы — как родственников: Боян назван внуком Велеса, ветры — Стрибожьими внуками, русский народ — Даждь-Божьими внуком. Поэтому необыкновенно органично выглядит то, что причитания Ярославны обращены к стихиям — ветру, солнцу и Днепру, их заклинает она не быть суровыми к ее милому. «Възлелъй, господине, мою ладу къ мнъ, абыхъ не слала к нему слез на море рано» — просит она Днепр.
Гениальный композиционный ход: плач Ярославны стоит не после пленения Игоря, что было бы естественно, а гораздо позже, перед самым его бегством — благодаря этому плач становится магическим заклинанием, вызвавшим самое бегство Игоря.
И уже «Игореви князю богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую»; снова природа покровительствует князю — «врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа», чтобы слышал Игорь погоню; дятлы ему «тектомъ путь къ ръцъ кажутъ», Донец приветствует и «теплыми мъглами» укрывает».
Создается впечатление, что персонаж «Слова» — не князь Игорь с дружиной, не брат его, буй-тур Всеволод, даже не Святослав, хотя он и выведен здесь идеальным князем, что было далеко от действительности; главное здесь — сама природа, основной образ которой — русская земля, народ, о которых дума, тревога автора.
В этом образе воплощена народность, беспокойство судьбой «внука Даждьбожьего», боль за родную землю, где не так давно «рътко ратаевъ кикахуть, иъ часто врани граяхуть, трупiя себъ дъляче» — что-то будет с ней далее, не отдадут ли ее снова на растерзание — вражеским ли нашествиям, своим ли междоусобицам.
Естественные же, природные линии просматриваются в богатом наборе художественных средств, используемых автором «Слова». Излюбленное его средство раскрытия событий и фактов — символическое соответствие. Наступление войск половецких он описывает как идущие с моря «чръныя тучи», которые «хотятъ прикрыти» четыре солнца, то есть погубить четырех князей; битва сравнивается с посевом: «черна земля под копыты костьми была посеяна, а кровью польяна, тугою взыдоша по Руской земли», с брчным пиром: «ту кроваваго вина не доста; ту пир докончаша храбрии русичи: сваты напоиша, а сами полегоша за землю Рускую»; Святослав, вспоминая Всеславовы похождения, с молотьбой кровавый бой сравнивая: «На Немизъ снопы стелютъ головами, молотятъ цепи харалужными, на тецъ животъ кладутъ, въютъ душу отъ тъла». Постоянно используются и более простые символические образы: «копие преломити конець поля половецкаго», «испити шеломомъ Дону», «летая умом под облакы», «Игорь князь высъдъ из седла злата а въ съдло кощiиево». Неисчислимые метафоры, на которых стоит все «Слово»: беда «пасет птиць по дубию», «кровавыя зори свътъ повъдаютъ», князья «сами на себъ крамолу ковати», «печать жирна тече средь земли Рускыи».
Показательны — сплошь из мира природы — и эпитеты; на протяжении «Слова» князья постоянно сравниваются с соколами, «Дремлетъ въ полъ Ольгово хороброе гнъздо. Далече залетъло!» — говорит автор, когда войско отдыхает перед решающей битвой. Боян — «соловiю стараго времени», Всеволода неизменно величают «буй-тур» или «ярътур»; «акы тури рыкаютъ» храбрая дружина; «Гзакъ бъжитъ сърым вълком»; половчанин поганый — «чръный ворон». Ярославна «зегзицею рано кычеть», а Игоро спасается из плена «горнастаемъ», «белымъ гоголемъ», «бусымъ влъкомъ» и «соколомъ».
Многие употребляемые автором эпитеты заимствованы отчасти из устной, отчасти из книжной поэтической традиции. Так, например, эпитет «борзый», как и во многих других письменных памятниках, прилагается в «Слове» лишь к коню, причем в устной поэзии не встречается такое сочетание; эпитет же «златой» и всяческие его производные, во многих сочетаниях, в коих он дан в «Слове», находит параллели и в устной поэзии.
Но, хотя «Слово» остается памятником, несомненно отразившим в себе некоторые особенности стиля, предшествовавшей и современной автору литературе, это не дает, однако, оснований обвинять его в отсутствии своего голоса, преувеличивать значение элементов заимствования в «Слове» .
В силу своей уникальности, , «Слово о полку Игореве» остается неоценимым достоянием русской литературы и культуры в целом, свидетельствуя о ее высотах, оставленных древней Русью в наследство последующим векам русской поэзии. Нельзя не отметить, что именно народный колорит является основой поэтики, им до последней детали проникнут ценнейший древнерусский литературный памятник.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)