РЕЦЕНЗИЯ НА РОМАН В. С. ГРОССМАНА «ЖИЗНЬ И СУДЬБА» (2 вариант)
Природное стремление человека к свободе неистребимо, его можно подавить, но нельзя унич-тожить. Человек добровольно не откажется от свободы.
В. Гроссман
«Рукописи не горят…» Сколько раз уже цитировали эту фразу Воланда, но хочется повторить ее вновь. Наше время — время открытий, возвращенных мастеров, ждавших своего часа, наконец увидевших свет. Роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», написанный тридцать пять лет назад, пришел к читателю лишь в 1988 году и потряс литературный мир своей современностью, великой силой своего
Читая «Жизнь и судьбу», не можешь не поразиться масштабности романа, глубине выводов, сделанных автором. Кажется, что философские идеи сплетаются, образуя причудливую, но гармоничную ткань. Порой увидеть, понять эти идеи сложно. Где главное, какая основная мысль пронизывает повествование? Что есть жизнь, что есть судьба? «Жизнь такая путаная, …тропки, овраги, болотца, ручейки… А судьба прямая-прямая, струночкой идешь… Жизнь — это свобода», — размышляет автор. Судьба же — несвобода, рабство, недаром обреченные на смерть в газовых камерах люди чувствуют, как «силится в них чувство судьбы». Судьба не подчиняется воле человека.
Основная тема произведения Гроссмана — свобода. Понятие «свобода», «воля» знакомо и дикому зверю. Но то свобода или несвобода физическая. С появлением человеческого разума смысл этих понятий изменился, стал глубже. Существует свобода моральная, нравственная, свобода мысли, непорабощенность души. Так что же важнее — сохранить свободу тела или разума? Почему именно эта философская проблема волновала автора? Очевидно, это было предопределено той эпохой, в которой он жил. Два государства встали над миром в то время, сошлись в борьбе, и от исхода этой битвы зависела судьба человечества. Обе державы, по словам одного из персонажей романа, — государства партийные. «Сила партийного руководителя не требовала таланта ученого, дарования писателя. Она оказывалась над талантом, над дарованием». Под термином «воля партии» подразумевалась воля одного человека, которого сейчас мы называем диктатором. Оба государства были сходны между собой тем, что
Граждане их, лишенные официального права мыслить, чувствовать,
Вести себя в соответствии со своей индивидуальностью, постоянно ощущали довлеющую над ними силу страха. Так или иначе, государственные здания, больше похожие на тюрьмы, были возведены и казались несокрушимыми. Человеку в них отводилась незначительная роль; куда выше, чем он, стояли государство и выразитель его воли, непогрешимый и могучий. «Фашизм и человек не могут сосуществовать. На одном полюсе — государство, на другом — потребность человека». Не случайно Гроссман, сравнивая два лагеря, сравнивает тоталитарные государства — Германию и Советский Союз Тридцатых-сороковых Годов. Люди сидят там за одни и те же «преступления»: Неосторожное слово, плохую работу. Это «преступники, не совершившие Преступлений». Разница лишь в том, что немецкий лагерь дан глазами русских военнопленных, знающих, за что они сидят, и готовых к борьбе. Люди же, находящиеся в сибирских лагерях, считают свою судьбу ошибкой, пишут письма в Москву. Десятиклассница Надя Штрум Поймет, что тот, к кому обращены ее пи-сьма, по сути, и есть виновник происходящего. Но письма продолжают идти… Сибирский лагерь, пожалуй, страшнее германского. «Попасть к своим в лагерь, свой к своим. Вот где беда!» — говорит Ершов, один из героев романа. К страшному выводу приводит нас Гроссман: тоталитарное государство напоминает огромный лагерь, где заключенные являются и жертвами, и палачами. Недаром в лагерь желал бы превратить всю страну «философ» Казенеленбоген, В прошлом Работник Органов безопасности, ныне попавший в камеру на Лубянке, но продолжающий заявлять, что «в слиянии, в уничтожении противоположности между лагерями и запроволочной жизнью и есть… торжество великих принципов». И вот два таких государства вступают в войну друг против друга, исход которой решался в городе на Волге в сорок втором году. Один народ, одурманенный речами своего вождя, наступал, мечтая о мировом господстве; другой, отступая, не нуждался в призывах — он копил силы, готовясь отдать миллионы жизней, но победить захватчика, защитить Родину, Что происходит с душами тех, кто теснит армию противника, и что происходит в сердцах теснимых? Для того чтобы повернуть врага вспять, мало довлеющей над народом власти, необходима свобода, и в это тяжелое время она пришла. Никогда раньше люди не вели таких смелых, правдивых, свободных разговоров, как в дни боев под Сталинградом. Дыхание свободы ощущают люди в Казани, в Москве, но сильнее всего она в «мировом городе», символом которого станет дом «шесть дробь Один», Где говорят о тридцать седьмом годе и коллективизации. Борясь за независимость Родины, люди, подобные Ершову и Грекову, борются и за свободу личности в своей стране. Греков скажет комиссару Крымову: «Свободы хочу, за нее и воюю». В дни поражений, когда вольная сила поднималась с самого дна людских душ, Сталин чувствует, что… побеждали на полях сражений не только сегодняшние его враги. Следом за танками Гитлера в пыли, дыму шли все те же, кого он, казалось, навек усмирил, успокоил. «Не только история судит Побежденных». Сам Сталин понимает, что если он будет побежден, то ему не простится то, что он сделал со своим народом. В душах людей постепенно поднимается чув-
Ство русской национальной гордости. В то же время прозрение приходит к окруженным немецким солдатам, к тем, кто несколько месяцев назад давил в себе остатки сомнений, убеждал себя в правоте фюрера и партии подобно обер-лейтенанту Баху. Сталинградская операция определила исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжается. Так кто же победит — государство или человек? Ведь с человека начинается свобода. Тоталитарная власть подавляет, чувство страха за жизнь сковывает, рождает покорность перед этой властью. Однако многие люди искренне верят, что в преклонении перед государством, партией, в восприятии высказываний вождя как святых истин заключена их сила. Такие могут не согнуться перед страхом смерти, но с содроганием отвергают сомнения в том, во что верили на протяжении жизни. Таков старый большевик, ленинец Мостовской, Услышав из уст гестаповца Лисса то, что мучило его, в чем он даже в душе боялся себе признаться, лишь на мгновение утрачивает уверенность: «Надо отказаться от того, чем жил всю жизнь, осудить то, что защищал и Оправдывал». Этот сильный, несгибаемый человек сам ищет несвободу, чувствует облегчение, вновь подчиняясь воле партии, одобряя отправку в лагерь смерти презирающего насилие Ершова. Иным, подобным Магару, Крымову, Штруму, потребовалось поражение для того, чтобы очеловечиться, увидеть правду, вернуть свободу своей душе. Крымов Прозревает, попав в камеру, Магар, лишившись свободы, пытается донести свои выводы ученику Абарчу-ку: «Мы Не понимаем свободы, мы раздавали ее… Она основа, Смысл, — базис Над базисом». Но, столкнувшись с недоверием, фанатичной слепотой, Магар кончает жизнь самоубийством. Дорогую цену заплатил он за духовное раскрепощение. Теряя иллюзии, Магар теряет и смысл существования. Особенно убедительно показано влияние свободы на мысли, поведение человека на примере Штрума. Именно в тот момент, когда «могучая сила свободного слова» целиком поглотила мысли, приходит к Штруму его научная победа, его открытие. Именно тогда, когда отвернулись от него друзья и сила тоталитарного государства давила и угнетала, Штрум найдет в себе силы не погрешить против собственной совести, почувствовать себя свободным. Но звонок Сталина задувает эти ростки свободы, и, лишь подписав подлое, лживое письмо, он ужаснется содеянному, и это поражение вновь откроет его сердце и разум свободе. Самой же сильной, несломленной, непорабощенной человеческой личностью окажется в романе жалкий заключенный немецкого лагеря Иконников, провозглашавший смешные и нелепые категории надклассовой морали. Он найдет в себе силы понять, что прежний идеал его лжив, и найти правду, смысл жизни в доброте, в «эволюции Добра». Прав Ремарк, говоря: «Когда у человека не окажется уже ничего святого, все вновь, но гораздо более человечным образом, становится для него Святым». И Лишь человеческая доброта спасет мир. Та доброта, что заставит Даренского заступиться за обессилевшего немецкого пленного, а немолодую, обездоленную войной женщину побудит протянуть пленному кусок хлеба. Иконников, веря в доброту, погибнет раскрепощенным, провозгласит перед смертью свободу человека перед судьбой. «Если и теперь человеческое не убито в человеке, то
Злу уже не одержать победы» — к такому выводу придет он. «Развиваться будет не только мощь человека, Но И любовь, душа Его… Свобода, жизнь победят рабство», — скажет и Ченыжин.
Писатель во всей глубине изведал трагическую сложность конфликта человека и государства в сталинскую Эпоху. Автор «Жизни и судьбы» ведет к мысли, что, пройдя через великие трагические испытания XX века — кошмары гитлеризма и сталинизма, — человечество начинает сознавать тот факт, что покорность, зависимость личности от обстоятельств, рабство внутри него оказались гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Писателя нельзя счесть ни пессимистом, ни оптимистом. Художественное видение современного мира у В. Гроссмана трагедийное.
Финал романа в соответствии с этим видением печален. И в этом тоже заключена глубина его правды, правды автора.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)