Сон Обломова
Первое впечатление, которое производит на читателя герой романа И. Гончарова «Обломов», — это впечатление лени, неподвижности, скуки. Тем разительнее перемена тона в начале девятой главы романа «Сон Обломова»: «Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Обломова? Что за чудный край!» До девятой главы «Обломов» казался сатирой на «лишнего человека» — и вдруг в девятой главе — взлет к высокому, эпически размашистому слогу. Где еще мы можем найти подобные стилистические перепады, с резким переходом
Вместе с тем что-то в этой волшебной стране напоминает нам о страхах, что сеют в обывателях города Калинова Феклуша и Кабаниха из «Грозы» А. Н. Островского. Жителей Калинова пугают «некто лицом черен» и «люди с песьими головами». Примерно такие же представления о мире передаются из поколения в поколение обитателями Обломовки: «За Питером живут французы или немцы, а далее уже начинался для них, как для древних, темный мир, неизвестные страны, населенные чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак — и, наконец, все оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю». И для калиновцев, и для обломовцев за пределами их тесного мирка начинается страшный мир, полный темного, угрожающего волшебства.
Что же роднит «Мертвые души», «Грозу» и «Сон Обломова»? Мир сказки — с его светлой и темной сторонами. Светлое чудо (превращение чичиковской брички в «птицу-тройку») и темное колдовство (превращение в сознании обитателей Калинова поезда в змея) — и то, и другое отсылает к сказке.
Вот и во «Сне Обломова» за околицей деревни начинаются чудеса — светлые чудеса народного воображения и темные чудеса мертвящего суеверия. Одно незаметно переходит в другое — так, что трудно провести грань между добром и худом. Вот стоит избушка Онисима, а попасть в нее можно, только если «упросить ее стать к лесу задом, к нему передом». Это добрая сказка, но тут же, за ближайшей канавой, начинается страшная сказка. Маленький Обломов только хочет добраться до березняка «не кругом, а прямо, через канаву, как испугается: там, говорят, и леший, и разбойники, и страшные звери». По этой канавке проходит граница между светом и тенью: поближе к дому маленького Обломова — радостное чудо, подальше — сказочная жуть.
Обитатели Обломовки воспринимают мир без счета и мер. Для них есть только свой дом, а далее воображение обломовца сразу перепрыгивает в небывалую даль — ту, что «за тридевять земель». Там, «в некотором царстве-государстве», грезится все та же Обломовка, но только преображенная. Реальная Обломовка — это только первое приближение к обломовской сказке; долгими вечерами няня рассказывает маленькому Илюше «о неведомой стране», где нет ни ночей, ни холода, где все совершаются чудеса, где текут реки меду и молока, где никто ничего круглый год не делает, а день-деньской только и знают, что гуляют все добрые молодцы, такие как Илья Ильич, да красавицы, что ни в сказке сказать, ни пером описать».
Прелесть обломовской сказки в том, что она проникнута любовью. В Обломовке — все любовь, все поэзия: «Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью». В гармонии с любящей матерью-природой — образ «маменьки». Как «мать сыра земля» заботится о тех, кого она приютила, так печется и «маменька» о своем сыне: «Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми глазами…» Сын же отвечает ей горячей взаимностью — и тот взрослый Обломов, который спит и видит сон, и тот маленький Обломов, который снится ему: «Обломов, увидев давно умершую мать, и во сне затрепетал от радости, от жаркой любви к ней: у него, у сонного, медленно выплыли из-под ресниц и стали неподвижно две теплые слезы».
Но вместе с тем в обломовской сказке есть сковывающий страх, боязнь всего нового, незнакомого. Есть также тупая неподвижность и все то, что соответствует русскому «авось». Обломовка напоминает заколдованное царство, где все погрузилось в сон. Напряженная, полная исканий жизнь человечества не касается ее. Еда и сон — только этим и ограничивается тамошняя жизнь. Человек там во власти вековой скуки и лени.
И эту высокую любовь, и эту лень находим в русских сказках. По словам философа Е. Н. Трубецкого, есть в них влечение «к неумирающему добру, к вечной красоте, к той светлой запредельной полосе, где не заходит солнце». В них русский человек находит «ту чудесную силу, те могучие крылья, которые уносят его прочь от житейской низменности, ту магию, которая превращает его из жалкого дурака в сказочного красавца». Такова возвышающая сила сказок.
Но, с другой стороны, в русских сказках, по мнению Трубецкого, преобладает пассивное начало: «В ней сказывается настроение человека, который ждет всех благ жизни свыше и при этом совершенно забывает о своей, личной ответственности… Это прелестная поэтическая греза, в которой русский человек ищет по преимуществу успокоения и отдохновения; сказка окрыляет его мечту и в то же время усыпляет».
Получается, что в «Сне Обломова» дан ключ к русской сказке, а значит, и к русской душе. В нем открываются коренные, исконные черты русского характера. Значит, Обломов — не просто сатирический тип, это образ, символизирующий глубочайшие противоречия русского человека — его величие и его постыдную слабость.
На это ключевое значение «Сна Обломова» указывали многие современники И. А. Гончарова. Так, Дружинин писал, что до девятой главы герой Гончарова кажется «засаленным, нескладным куском мяса», после же девятой главы читатель узнает «сердцу милого Обломова». Критик заключает: «Сон Обломова» не только осветил, уяснил и разумно опоэтизировал все лицо героя, но еще тысячью невидимых скреп связал его с сердцем русского читателя».
(1 votes, average: 5,00 out of 5)