Стихотворение Б. Л. Пастернака «Про эти стихи» (Восприятие, истолкование, оценка)
Среди поэтов прошлого столетия Б. Пастернак выделяется довольно редкостным свойством — даром поистине неиссякаемой радости, которая после всех разочарований и утрат не тускнеет, а, наоборот, становится глубже и чище. «Сотри случайные черты, и ты увидишь: мир прекрасен», — сказал однажды А. Блок. Пастернак, напротив, принимает мир со всеми его «случайными чертами». Источник его радости — благодарная любовь к самой жизни; он принимает будущее не потому, что оно якобы «светлое», а потому, что это будущее. Такая любовь ко всему
Данное стихотворение вошло в третью книгу поэта «Сестра моя — жизнь», положившую начало поэтической славе Б. Пастернака. Написанные в 1917 году, стихи, составившие эту книгу, были опубликованы с опозданием в несколько лет, в 1922 году. В книге «Сестра моя — жизнь», создававшейся в предреволюционное лето, практически нет примет грозной реальности. История не изображается ранним Пастернаком, а проживается им, входит в него, перерабатывается его сознанием и воплощается в музыкальных изломах его ритмов, в игре поэтических ассоциаций. Главные из них — переклички с Лермонтовым, которому книга посвящена.
Читая стихотворение «Про эти стихи», соглашаешься с мыслью, что для Пастернака нет мелочей, у него крупно то, что мелко. Художественный мир стихотворения как будто рассыпается на детали, и в то же время из этих же деталей на наших глазах собирается в единое целое. Красота мира, в понимании Пастернака, в его самоценности, а не в соотнесенности его с человеком. А потому окружающий мир у него одушевлен сам по себе, а не по воле лирического героя. В этой связи стоит обратить внимание на встречающиеся в тексте стихотворения специфические олицетворения: «задекламирует чердак», «галчонком глянет Рождество», «разгулявшийся денек». По сути, здесь окружающий мир становится действующим лицом, а не предметом описания.
Такая невыделенность лирического героя создается и с помощью звуковой организации стиха. Звуковой строй становится образным выражением единства внешнего мира и лирического героя:
На тротуарах истолку
С стеклом и солнцем пополам
Зимой открою потолку
И дам читать сырым углам.
Звуковое сходство слов рождает представление о взаимосвязи разных сто-рон бытия. На протяжении почти всего поэтического текста нельзя не услышать аллитерацию на звуки «т» и «с».
Видимо, это ощущение лирическим героем своего единства с внешним ми-ром придает всему стихотворению энергию жизнеутверждения. Ритм поэтической речи отмечается в этой связи особой динамичностью Этому во многом способствует использование поэтом глаголов преимущественно совершенного вида: «истолку», «открою», «задекламирует», «прянет», «вспомню», «увижу», «глянет», «откроет»… Способствует динамике речи и выбранный автором стихотворный размер ямб, который, кстати, Пастернак использует в большинстве своих стихотворений. Настроению жизнеутверждения созвучна и разговорность интонации, создающаяся, прежде всего, на лексическом уровне: «внезапно вспомню», «глянет», «мне и милой невдомек», «сквозь фортку крикну», «тропку к двери проторил»… Вообще автор максимально сближает поэтическую речь с речью обыденной; но делает это так, что в обыденности начинает проступать вечность. Следует отметить, что вечность и время постоянно присутствуют в стихах Пастернака, что сообщает поэтическому тексту еще и философское содержание. В связи с этим стоит вспомнить и часто цитируемые строки стихотворения:
В кашне, ладонью заслоняясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?
На основании этих строк Пастернака часто обвиняли в оторванности от жизни. Однако, думается, здесь явно ощутимо дыхание той же вечности: об этом говорят и обращение к детям — символу вечного обновления жизни — и использование слова «тысячелетье». Поэтому не ощущающий внутренних границ лирический герой может запросто «курить» с Байроном и «пить» с Эдгаром По. Вообще это расширение времени и пространства подчеркивается и синтаксисом стихотворения. Если в первых трех строфах поэт использует короткие предложения, то далее каждое предложение — это целая строфа.
Упоминание Лермонтова придает поэтическому миру еще большую всеохватность. А душевный размах лирического героя так созвучен лермонтовскому: «Я любил все обольщенья света…». Анафорически же начинающиеся близкие к финальным строки подчеркивают ту же безграничность времени и утверждают небывалую полноту человеческой жизни:
Я жизнь, как Лермонтова дрожь,
Как губы в вермут окунал.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)