СУДЬБА КРЕСТЬЯНСТВА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ М. ШОЛОХОВА
Судьба крестьянства, его положение в
России всегда были проблемой, далеко выхо-
дящей за рамки экономические, — это была
проблема в первую очередь нравственная.
Писателями XIX века крестьянин восприни-
мался как «сеятель и хранитель» родной зем-
ли, как носитель высших человеческих ценно-
стей, природной мудрости, согласия с приро-
дой. Российская действительность XX века
поставила крестьянство в новые условия;
власть, пришедшая под лозунгом «Землю —
крестьянам», во многом вернула времена
крепостного
креплены к земле и лишены возможности
пользоваться плодами своего труда, а тысячи
крестьянских семей вообще были уничтожены.
Год сплошной коллективизации — 1929 —
официальные власти именовали «годом вели-
кого перелома». Сегодня историки добавляют
к этому: «Перелома хребта крестьянства» —
именно тогда все самое талантливое, трудолю-
бивое, жизнеспособное население деревень бы-
ло уничтожено в ходе ликвидации кулачества
как класса.
В русской литературе XX века тема кре-
стьянской судьбы складывалась очень непро-
сто. С одной стороны, писателей заставляли,
обязывали создавать произведения о сель-
ских жителях — это время успел застать за-
стрелившийся в 1930 году Маяковский, пи-
савший о том, что дано задание повернуться
«лицом к деревне», — и поэты дружно бе-
рутся его выполнять, вооружившись гусля-
ми. Сам же автор поясняет, что у него ли-
цо — одно: оно лицо, а не флюгер. Но это
у Маяковского. Это — у Пастернака, кото-
рый, съездив по спецзаданию в творческую
командировку, так и не написал о новом сча-
стье колхозной деревни. А сколько было та-
ких, кто написал!
Известно, что только за короткий пери-
од 1929-1934 годы было напечатано более
300 произведений разных жанров о коллекти-
визации, о работе сознательных колхозников
и происках кулаков. Строились они по строгим
канонам и к реальной картине деревенской
жизни имели косвенное отношение. Немного
было произведений, в которых встречалась
реальная картина, решались реальные про-
блемы. В их числе, например, роман В. Вере-
саева «Сестры», написанный в 1931 году. Он
был издан в 1933 году и сразу осужден тог-
дашней литературной критикой за непра-
вильную авторскую позицию и больше не пе-
чатался до наших дней. «Ошибочность» же
позиции автора заключалась в том, что он
дал правдивые и страшные картины раску-
лачивания, показал, как молодые люди, ком-
сомольцы, приезжают в деревню и по разна-
рядке разоряют крестьянские дома, обрека-
ют на ссылку и гибель целые семьи, включая
стариков и малых детей.
Одна из самых страшных сцен в рома-
не — раскулачивание семьи старого кресть-
янина, главная вина которого в том, что на
собрании он высказал здравую мысль — на
своей земле мужик всегда будет работать
лучше, чем на общей: «Коли пашня моя, я об
декретах не думаю, я на ней с темна до тем-
на работаю, за землей своей смотрю, как за
глазом)». Вот за эти слова и объявлен он вра-
гом, в его дом приходят, чтобы выгнать отту-
да всю семью, отобрать нажитое — недаром
старуха называет это «дневным разбоем».
Забирают все, в том числе и детские валенки
с ноги маленького мальчика. И вот, когда са-
ни, полные крестьянского добра, отъезжают
со двора, ребенок бежит за ними по снегу и
просит отдать валенки. И смысл эта сцена
обретает глубоко символический — недаром
она так врезалась в память одного из комсо-
мольцев, заставила его усомниться в правоте
того, что они делают в деревне.
Тогда же, в 1930 году, М. Шолохов за-
думывает, прервав работу над «Тихим До-
ном», написать произведение о современности,
о «перевоспитании крестьян в духе коллек-
тивизма», по его собственному выражению.
Так началась работа над «Поднятой цели-
ной». Творческая история романа необыч-
на — две его книги были написаны в разные
годы — довоенные и послевоенные (при эва-
куации погибли черновики романа). Сегодня
«Поднятая целина» ставит перед читателем
немало вопросов.
Документально подтверждено, что прав-
ду о том, как на самом деле завоевывалась
новая жизнь, писатель знал уже в начале
30-х годов, видел и то, к чему пришло крес-
тьянство в итоге его отчуждения от земли
и собственности, и все же роман — совсем не
об этом. Долгие годы он воспринимался как
классика советской литературы, произведе-
ние, написанное рукою большого мастера,
но вот как соотнести сегодня то, что в нем
написано, с теперешними представлениями
о том периоде, сложившимися на основании
вновь открывшихся для нас фактов, доку-
ментальных свидетельств? Одна из попыток
дать новое прочтение роману М. Шолохо-
ва сделана автором статьи, опубликованной
в 1990 году в журнале «Огонек», И. Коно-
валовой.
Статья озаглавлена намеренно полемич-
но: «Михаил Шолохов как зеркало русской
коллективизации». Одна из идей автора в
том, что художник цель перед собой поста-
вил одну, а добился другого, правда переси-
лила ложные установки, и вопреки им было
создано достоверное произведение — это
можно увидеть на примере образов коммуни-
стов в романе. Точка зрения И. Коновало-
вой — один из вариантов современного про-
чтения произведения. Далеко не все в таком
подходе убедительно. И совсем уж трудно
согласиться с тем, что, например, Андрей
Разметнов — это просто неумелый, едва ли
не смешной человек, не способный к кресть-
янскому труду. Думается, что с шолоховским
текстом не все так просто.
В романе тесно переплелись как бы три
установки, восходящие к разным источни-
кам: собственное видение, которое позволяет
автору правдиво отобразить многое из того,
что творилось и в деревне и в человеческих
душах: естественное нежелание отдавать
нажитое добро, неограниченная власть лю-
дей, порой таких далеких от совершенства
в нравственном смысле. Как не вспомнить
здесь Макара Нагульнова, который угрожает
крестьянам оружием и говорит о своей готов-
ности стрелять в баб и ребятишек, если того
потребует революция; другая художест-
венная установка в романе идет от авторской
же позиции, но основывается не столько на
реальной картине жизни, сколько ~ка вере
в утопию общего счастливого труда — тогда,
в начале 30-х, в это поверили многие, ведь
сама эта утопическая мечта опиралась на
мечты народные о радости общего труда и
справедливом устройстве жизни, опыт тако-
го труда в русской деревне был немалый —
от сенокоса до помощи всем селом при пост-
ройке дома; и, наконец, третья составляющая
романа — это те идеологические догмы, ко-
торые, хотел он того или нет, обязан был от-
разить в романе писатель, здесь и происки
врагов, наделенных заведомо зверскими чер-
тами, и не менее звериный образ кулака,
уморившего голодом свою мать, и мудрый се-
кретарь райкома партии. Все эти установки,
столь различные, переплетаются в романе,
создают сложный узор, в котором правда со-
седствует с искренним заблуждением авто-
ра, а реальные проблемы — с надуманными,
вроде ожидания Макаром Нагульновым ми-
ровой революции.
В прочтении романа важно соблюдать
принцип историзма, который многое помога-
ет понять в позиции автора. М. Шолохов пи-
сал так, как видел, так, как хотел видеть,
и так, как его заставляли видеть. Произведе-
ние стало своеобразным памятником тому
времени. Сегодня мы заново переосмыслива-
ем тему крестьянства, во многом возвраща-
ясь к тем традициям, которые оставил нам
прошлый век, — в желании видеть в кресть-
янине не только кормильца и рабочую си-
лу, но и великое нравственное начало че-
ловека, ближе всех иных стоящего к земле,
к природе.
Как уже говорилось, существуют различ-
ные точки зрения на роман М. Шолохова
«Поднятая целина». Наиболее близка мне та,
которая трактует произведение как факт ис-
тории русской литературы XX века. Было бы
совершенно неверно сбрасывать шолоховский
текст «с парохода современности». Без него
наше представление о теме крестьянства в
русской прозе предвоенных и послевоенных
лет было бы неполным. Даже те крупицы
правды, которые пробились в роман через
все политические установки, спущенные
свыше, бесконечно важны, так как за ни-
ми — авторский талант, за ними — трагедия
художника, чей талант был использован для
пропаганды утопии, для оправдания насилия
и жестокости. Эта трагедия еще ждет своего
исследователя. До конца не прочтенным, не
воспринятым остается роман «Поднятая це-
лина». Дать ему окончательную оценку нам
еще предстоит.