«Маленькие трагедии» были написаны П-ным в период Болдинской осени (1830 год). Это произведение занимает очень важное место в творчестве поэта, так как после «Бориса Годунова» (1825 год) с его монументальностью П-н создает короткие сцены с небольшим числом действующих лиц. «Маленькие трагедии» — это цикл пьес, состоящий из четырех трагедий: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Пир во время чумы». Но на мой взгляд, самой важной по проблематике является «Моцарт и Сальери». Это единственная трагедия,
где созданы образы не вымышленных, а реальных исторических лиц. Но пушкинский Моцарт так же далек от реального, как и весь сюжет трагедии, основанный на легенде, по которой будто бы Моцарт был отравлен Антонио Сальери, питавшим к нему жгучую ненависть. Эта ненависть Сальери основывалась на зависти, поэтому основной темой трагедии является тема зависти. Не зря П-н сначала назвал свою трагедию «Зависть». Но у П-на в этой легенде важна не мораль, а очень сложная проблема художника-творца. Ведь зависть Сальери принадлежит не только ему одному, но и Моцарту, и самому П-ну. Осип Мандельштам писал: «В каждом поэте есть и Моцарт, и Сальери». Моцарт — это эхо Сальери, а Сальери — эхо Моцарта. Особенно ярко это видно благодаря одной фразе, которую говорят оба героя, но с разной интонацией. Моцарт спрашивает: «А гений и злодейство — две вещи несовместные. Не правда ль?» Сальери утверждает: «Гений и злодейство две вещи несовместные. Неправда…» Зеркальность героев сказалась и в главном — в зависти. П-н изобразил Моцарта обаятельным, таинственным человеком, умело вызывая интерес к герою. Он привлекателен тайной, которою окутан, а Сальери — как на ладони. Он сложен, но интеллектуально, а не человечески. Моцарт же сложен и двусмыслен именно человечески, двусмысленно и само его появление. Сальери только что закончил рассуждать о том, почему он завидует своему лучшему другу, интеллектуально обосновывая свою зависть: мне, труженику, дисциплинированному реме-сленнику, так тяжело дается вдохновение, а у «гуляки праздного» все получается без труда. В этот момент появляется Моцарт, который рассказывает о слепом скрипаче в трактире, и завистнику Сальери «приятно» услышать, что популярность его друга захватывает и трактир, и нищих музыкантов. Сальери размышляет, сознательно ли издевается Моцарт или это у него получается случайно. Он раздражен, и раздражение это вызвано, может быть, тем, что в трактирах играют музыку Моцарта, а не Сальери, или его вывела из равновесия плохая игра слепого музыканта. А может быть, раздражение вызвано тем, что он не может понять, слышал ли Моцарт его рассуждения или нет? И Сальери кричит на скрипача, потому что пытается доказать и Моцарту, и себе, что не завидует ему: Мне не смешно, когда маляр негодный Мне пачкает Мадонну Рафаэля, Мне не смешно, когда фигляр презренный Пародией бесчестит Алигьери. Сальери видит и понимает, что для аристократа, небожителя Моцарта все люди одинаковы: и скрипач трактирный, и ученый композитор Сальери. Это оскорбляет его потому, что он у П-на — «рабочая лошадь» искусства, труженик, преодолевающий самого себя, свою слабость, лень, неумение. В первой сцене Сальери по пунктам обосновывает свое решение: Моцарт должен умереть. Во второй сцене Моцарт говорит только о смерти: он чувствует, что умрет. Он рассказывает Сальери о человеке в черном, который заказал ему «Реквием». Этот человек вызывает у Моцарта страх, вероятно, потому что душа великого музыканта почувствовала в нем вестника смерти. «Черный человек» в творчестве П-на имеет свою многоликую генеалогию. Все поэмы, драматические сцены, сказки и повести в замысле связаны одним признаком — вторжением сверхъестест-венной, потусторонней силы в жизнь человека. Часто она выступает в виде рока, который выбирает среди людей своих посредников, проводников потусторонней воли. Все рассказы о «черном человеке», о «Реквиеме», Сальери воспринимает как напоминание о принятом им решении и пытается увести разговор в сторону: И, полно! что за страх ребячий? Рассей пустую думу. Бомарше Говаривал мне: «Слушай, брат Сальери, Как мысли черные к тебе придут, Откупори шампанского бутылку Иль перечти «Женитьбу Фигаро». Пружина сценического действия — в зависти Сальери к Моцарту и Моцарта к Сальери, но Сальери завидует гениальности своего друга, а зависть Моцарта детская, мелкая (он обижен, что Бомарше никак не отозвался о его опере «Женитьба Фигаро»). Дальнейший разговор об убийстве, совершенном Бомарше, знаменателен, и этот разговор завершается заявлением Мо
царта: «Он же гений, как ты да я». Вторая часть фразы — почти откровенная провакация: «А гений и злодейство — две вещи несовместные. Не правда ль?» Сальери в конце восклицает: «Неправда: а Бонаротти?» Но сначала он обдумывает свое действие и ответ. Сальери — логик, экспериментатор, рационалист, ему не нужны земные царства, а нужна справедливость. Он не понимает, почему он не гений, как Моцарт, хотя прилагает огромные усилия и огромный труд для того, чтобы добиться этого. Моцарт отвечает на его мучительные размышления утвержде-нием, что гений не способен на злодейство. После ухода Моцарта, Сальери спрашивает сам себя: «Но ужель он прав, и я не гений?» И Сальери остается с неразрешенной проблемой справедли-вости. П-н написал не басню о наказанном завистнике, а притчу об искусстве, создав архитипы художников: легкого, вдохновенного Моцарта и тяжелого трудяги Сальери. На самом же деле не позавидуешь ни тому, ни другому, так как они оба завидуют друг другу.
