ЖИЗНЬ В РАЮ? (идейный подтекст романа-антиутопии Е. И. Замятина «Мы»)
Инстинкт несвободы издревле
органически присущ человеку…
Е. Замятин. «Мы»
«Сигналом об опасности, угрожающей че-
ловеку, человечеству от гипертрофированной
власти машин и власти государства» назвал
роман Замятина Дж. Оруэлл.
Удивительно, но роман написан в 1920 го-
ду. Обладая редким даром предвидения, За-
мятин уже тогда обратил внимание на насто-
раживающие тенденции в политике молодого
государства — на потрясающее равнодушие
к судьбе отдельного человека, на бессмыс-
ленную зачастую
ное разрушение многовековой культуры и
замену ее жалкой пародией — так называе-
мой «пролетарской культурой».
Когда роман был написан, о публикации
его в России и речи не шло. Замятин читал
его друзьям, знакомым и знакомым друзей.
Его слушали, затаив дыхание, потом устраи-
вали овации. В голодном, неотапливаемом Пе-
трограде (шел 1920 год, военный коммунизм,
многое уже пережито, но самые большие по-
трясения и жертвы еще были впереди) роман
воспринимался как откровение, но вряд ли
кто мог представить, насколько сбудутся его
пророчества.
С 1929 года, после выхода в Праге сокра-
щенного варианта «Мы» на русском языке,
началась травля. Замятин ожидал этого.
В 1921 году он еще пытался бороться: в ста-
тье «Я боюсь» он предупреждал, что насто-
ящая литература в России погибнет — ибо
ее «делают не исполнительные и благона-
дежные чиновники». Но время шло, и стало
ясно, что власти и не нужна настоящая ли-
тература — хватит и благонадежной ими-
тации. В 1931 году Замятин уехал за гра-
ницу. Англия приобрела талантливого писа-
теля и инженера. Россия, соответственно,
потеряла…
До 1988 года — 68 лет — жители нашей
страны были лишены возможности прочи-
тать гениальный роман своего соотечествен-
ника, роман, вызвавший бурю восторгов по
всему миру. Мы читали его не как преду-
преждение — скорее, как воспоминание.
Слишком многое он угадал в грядущем своей
страны.
«Любовь и голод правят миром». После
Великой Двухсотлетней войны между горо-
дом и деревней, оставшиеся 0,2 % населения
земли, граждане Единого Государства, каза-
лось бы, не знают этих проблем. Еду замени-
ла нефтяная пища, а вместо любви — право
на сексуальные контакты по талонам.
Единое государство — типичное тотали-
тарное государство в своем идеальном вопло-
щении. Слежка — за всеми и постоянная.
Преследование инакомыслящих доведено до
совершенства. Да и инакомыслящих вроде
быть не должно — детей воспитывает госу-
дарство, и главный постулат педагогики — ра-
зумная жестокость. Никакого свободомыслия,
никаких ненужных фантазий. А под конец
и вовсе — в качестве профилактики — всем
гражданам удаляется часть мозга, отвечаю-
щая за фантазию.
Даже имен бедняги не имеют, лишь «нуме-
ра» — да и зачем имена труженикам-муравь-
ям, каждый из которых знает свои обязаннос-
ти и больше ничем в принципе интересоваться
не должен. Ни мыслей, ни желаний — полное
блаженство. Вот еще бы научиться внешность
делать одинаковой — чтоб и тут исключить не-
равенство.
Нет и института семьи. Зачем муравью се-
мья? Его семья — муравейник. Семья отвле-
чет от главного — работы на благо Государст-
ва и Благодетеля.
Нет и дома — дом дарит одиночество, а
одиночество провоцирует вредные мысли. За-
чем честному гражданину прятаться от дру-
гих граждан? Достаточно комнаты с прозрач-
ными стенами.
Но… Великая сила любовь. Не та ее заме-
на, приятная и полезная для физиологии, по
разовым талонам, но дикая, нежданная, не-
управляемая, с болью, тревогой — и невыра-
зимым счастьем. Д-503 встречает.1-330, и вся
столь тщательно построенная система дает
трещину. Рушится стерильный мир. Ибо есть
теории — и есть Живая Жизнь, которую
можно обнести стеной, спрятать, заставить
забыть, но она все равно прорвется — биени-
ем сердца.
В романе много мелочей, до боли знако-
мых. Например, описание выборов. Разуме-
ется, выбирает народ, но кандидат неизмен-
но один — Благодетель, и «история Единого
Государства не знает случая, чтобы в этот
торжественный день хотя бы один голос ос-
мелился нарушить торжественный унисон».
Недаром день выборов давно переименован
в День Единения. А стоит найтись оппози-
ции — и они тут же объявляются больными,
ибо кто же в здравом уме может быть против
Благодетеля?
Милые прогулки по четыре в ряд, под
Марш Единого Государства, с восторженным
отбиванием такта, порядком смахивают на
былые демонстрации — демонстрации пре-
данности, лояльности, довольства своим по-
ложением. Ну и, естественно, «не омрачен-
ные безумием мыслей лица»…
А образ Благодетеля — «такой же муд-
рый и любяще-жестокий, как Иегова древ-
них». И эта всепоглощающая народная лю-
бовь к жестокости своего тирана…
Пугающе знакомо звучат планы «подчи-
нить неведомые существа, обитающие на
иных планетах, — быть может, еще в диком
состоянии свободы. Если они не поймут, что
мы несем им математически-безошибочное
счастье, наш долг заставить их быть счаст-
ливыми».
Главная философская мысль романа —
что важнее, Счастье или Свобода? Благоде-
тель, в духе Великого Инквизитора из «Бра-
тьев Карамазовых», рассуждает:
«О чем люди — с самых пеленок — моли-
лись, мечтали, мучились? О том, чтобы кто-
нибудь раз и навсегда сказал им, что такое
счастье — и потом приковал их к этому сча-
стью на цепь Е. Вспомните: в раю уже не
знают желаний, не знают жалости, не знают
любви, там — блаженные, с оперированной
фантазией (только потому и блаженные) —
ангелы, рабы Божьи…»
Не главному герою спорить — он слиш-
ком раздавлен и своей любовью, и боязнью,
что его лишь используют, да и не понимает
он ничего из происходящего, лишь корчится
от боли и страха его душа. Но почему же
разбегаются счастливые обитатели Единого
Государства во все стороны, и силой прихо-
дится загонять их в Операционные, ради их
же блага. А кое-кто и диверсии устраивает,
и готов на что угодно, лишь бы не это без-
думное существование. И не только мятеж-
ники, которым по обязанности положено
быть героями.
Покидает привычный мир, готова жить
с дикарями, в совершенно неподходящей для
нее обстановке О-90 — ради спасения буду-
щего ребенка. Оказывается, и сама природа
человека достаточно сильна. Как бы не выхо-
лащивали ее, она возьмет свое — либо не-
контролируемой любовью, либо «неумест-
ной» жаждой материнства.
И никакие гарантированные блага, ничья
«отеческая» забота не заменит обычной сво-
боды.
За годы, прошедшие после написания ро-
мана, многое произошло и в мире, и у нас
в стране. Те, кто воспринял роман как забав-
ную фантазию, с горечью убедились в своей
ошибке.
С середины восьмидесятых в Россию ста-
ла возвращаться ее Большая Литература —
что ж, «лучше поздно, чем никогда». Роман
«Мы» по-прежнему актуален — всегда нахо-
дятся люди с неуемным стремлением к «по-
рядку», «твердой руке», с жаждой постричь
всех под одну гребенку, которых раздражает
до боли любое проявление чьей-либо инди-
видуальности.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)